Одноразовый доктор

Кто-то особенно въедливый наплевал на дистанцию, подскочил и ткнул пальцем в гору пакетов:

– Что это? Как это понимать, позвольте спросить?

Тучный гражданин побагровел и вытаращил глазки, похожие на перепелиные яйца.

– Это пуд соли! – пророкотал он, сунул руку за пазуху и потряс какой-то бумагой. – На, читай! Государственный, нотариально заверенный документ!

– Нет таких документов! – заартачился оппонент.

– Нет, есть! Надень очки и прочти! Брачный контракт! Я обязуюсь по нему съесть с моей дорогой супругой пуд соли!

Народ начал стягиваться.

– А это? – насмешливо осведомился кто-то. – Что же, гречневая каша у вас тоже в контракте прописана?

– Я же не буду есть пуд соли гольем! – воскликнул гражданин.

– Оно и видно, – подхватил третий. – Хороший контракт! Одних окорочков не счесть! Туалетную бумагу тоже солить изволите?

– Это соразмерно съеденному! – крикнул тот. – Из контракта следует…

– Что вы еще будете пить неупиваемую чашу, – продолжил четвертый. – Два ящика бухла!

Кольцо вокруг гражданина начало смыкаться.

– Галя! Галя! – заблажил гражданин, туго вращая головой на короткой шее.

К нему подъехала объемная женщина, тоже с тележкой, и всякие карантинные разграничения окончательно лишились смысла.

– И у нее пуд! – ахнул кто-то.

– Нас двое! – запальчиво огрызнулась она. – У нас брачный контракт!

Вперед шагнул не столько толстяк, сколько великан. Он быстро выдернул из пальцев гражданина брачный контракт и со змеиной улыбкой располовинил его.

– Развод, – объявил он сладким голосом.

И очередь дружно зааплодировала, а тут и репродуктор подоспел – он начал уведомлять, что в одни руки отпускается всего понемногу.

Наседка

Рае Сабуровой

Вводная: «И я по улице ходил»

– Дело вышло такое, – начал седой арестант лет двадцати четырех. – У меня во дворе есть клумба. Такая, знаете, самопальная, в автомобильной покрышке. Ну, сезон начался, пора высаживать незабудки, а я под замком. У нас на службе один баклан нарушил режим, сгонял на блядки в Рязанскую область. Всех под карантин. Что делать? Я маской прикрылся, захватил семена, выскочил. Дело уж за полночь было, стемнело давно. Только присел над клумбой – включили прожектор, подкатил матюгальник и давай на меня гавкать. Ну, зло взяло. По беспределу же полному! Я его сразу на Ютуб и залил. Попутал бес, не отрицаю, но сами понимаете…

– Понимаем, братское сердце, – закивали сокамерники. – Но ты парень резкий!

– С ментами иначе нельзя, – авторитетно заговорил второй, беззубый и матерый, годами не меньше тридцати. – Я уже четвертый раз чалюсь, а как бегал, так и буду бегать. Хер им в зубы, чтоб голова не качалась. Я их вообще на видео снимал минут десять, залез на крышу гаража. Они прямо осатанели. Ну а что? Мне воду отключили, толчок не работает. Вышел поссать. Тоже было темно, но луна и звезды. Как на ладони!

– Поссал бы так, – сказал кто-то.

– Зашквар это, – нахмурился урка. – Западло. Ты можешь ссать куда хочешь, если по жизни чушкарь, а я пацан правильный.

Третий рассказчик презрительно фыркнул. Это был иссохший полутруп лет девятнадцати, сплошь покрытый хипстерскими татуировками.

– Вы ночью шастали, а я ходил внаглую, средь бела дня! И не на сраном карантине, а с доказанным вирусом! Пять томов дела сшили, как анализ пришел! А я с детства люблю голубей. Вот и вышел степенно так – сперва в магазин, там все аж бледные стали, а после на лавочку, в скверик. Начал крошить батон…

– На кого?

– Не на кого, а кому. Голубям… Они и прилетели. Не, не голуби – вертолеты. Эпидемиологический спецназ ФСО. Накрыли меня сетью и понесли…

Повисло уважительное молчание.

– И я по улице ходил, – послышалось из угла.

Все разом повернулись и уставились на затюканного хмыря неопределенного возраста. Тот уже две недели помалкивал, ел у параши, вовсю пользовался всеобщим презрением. И вот неожиданно разинул вафельник.

– Ты? – прищурился авторитет.

– Ну да, я, – робко кивнул задрот.

– А по-моему, ты наседка. Что скажете, бродяги? Как по-вашему, может такой тихушник ходить по улице?

– Баклан он! – понеслись крики.

– Нет, олень!

– Под шконку его!

– Очень, очень подозрительный человек! Куму дует!

– Мочи его, бродяги! Всех уже по десять раз допросили, а этого не трогают!

Заскрежетала дверь камеры. На пороге нарисовался тюремщик в противочумном костюме.

– Гаврилов, на выход! – скомандовал он.

Заторканный хмырь, который уже сжался в своем кутке, медленно выпрямился и пошел на зов. Резиновая рука схватила его и поволокла прочь. Дверь лязгнула.

В камере снова примолкли.

– Вот увидите, он больше не вернется, – пообещал седой. – Мы его раскололи.

Но через два часа дверь снова распахнулась, и хмыря швырнули через порог. На нем не осталось живого места. Глаза заплыли, на голой груди багровели ожоги. Челюсть была свернута, зубы выбиты, руки и ноги сломаны. Гениталии раздулись и приобрели синюшный оттенок.

– Вот как оно повернулось, – тихо сказал кто-то.

Над хмырем склонились.

– Прости, брат, – повинился авторитет. – Твоя правда. Ошибка вышла. Прости нас, честных бродяг.

Исполнитель желаний