Односельцы

Утром Мельников, не ходя косить, поехал в город. Ему хотелось узнать, насколько имеет значение заявление старосты о том, чтобы им не пользоваться их землей, а кстати зайти и в землеустроительную комиссию. Состояние его было беспокойное и тяжелое. Досада на дядю не проходила у него все время. Ему было не так жаль отбиваемой земли, как то, что затеянным дядей делом обижен старик и страдает; неспокойна и Софья. Самого же Мельникова больше всего огорчало то, что дядя не только отбивает их имущество, а что он в этом деле находит себе поддержку в деревенском миру. И поддерживают это явно неправое дело не какие-нибудь отбросы, а люди с положением, имеющие влияние на весь ход мирского хозяйства. Какие же порядки пойдут дальше, когда в деревне будут заправлять такие руководители?

Мельников глубоко вздохнул и подстегнул лошадь. Впереди, в синеватой дымке вырисовывались колокольни городских церквей, зеленели крыши белых домов.

"Да, выдел единственное средство перетрясть этот мир, а то сколько в нем плесени развелось, -- подумал Мельников. -- Побываю у члена суда и пойду в землеустроительную".

Мельников вспомнил вчерашнее заявление о выделе, как оно было принято, и его больно кольнуло внутри.

"Это Харитон Петров виноват. Очень круто ведет, надо бы полегче…"

Но ему сейчас же вспомнилось поведение односельцев, и он представил себе, мог ли он сам говорить с ними мягче, и вдруг почувствовал, что и у него, человека редко бывающего дома, пожалуй бы, не хватило нужной мягкости. Каково же тому, кто живет с ними все время?

XX

Письмоводитель члена суда сквозь очки взглянул на Мельникова и спросил:

– - Что скажете хорошего?

– - Хорошего ничего, а плохое есть, из-за этого и приехал.

И Мельников рассказал о том, что было у них на сходе.

– - Какое же это имеет значение? Пусть у вашего дяди есть желание получить вашу землю, но пока у него не будет на руках настоящих документов, исполнительного листа, он все-таки ее не получит, а исполнительного листа он не получит ввиду предъявленного спора.

Мельников сказал, что общество на стороне дяди и, например, в выдаче приговора, удостоверяющего, что земля куплена после отдела дяди, оно отказало.

– - И пусть себе. Приговор этот не имел бы никакого значения. Все равно, ваш дядя половинную часть земли получит, но это будет не скоро, а до того времени вы будете владеть, как владели.

Мельников ушел из канцелярии успокоенный, и все его тяжелые чувства пропали. Он свободно вздохнул на улице и уже бодро и легко направился в землеустроительную комиссию.

Насколько была тесна и неуютна камера члена суда, настолько широка и светла канцелярия землеустроителя. Стены и потолок нового дома, чисто выструганные, но ничем еще не оклеенные, блестели от обильно льющегося в широкие окна света. На стенах висели карты, плакаты, таблицы и аляповатая картина о старом и новом хозяйстве. Большой письменный стол был завален бумагами, другой стол в стороне был занят пишущей машиной, на которой работал молодой стриженый паренек. За большим столом с конца стола сидел плотный мужчина в куртке табачного циста, с густыми белокурыми солдатскими усами, и подпирал какие-то бумаги. Кресло у средины стола, предназначавшееся для начальства, было незанято. Белокурый усач сейчас же поднял голову на Мельникова и спросил, что ему нужно.

– - Заявление о выделе передать.

– - Какой волости?

Мельников сказал и передал заготовленное и подписанное желающими выделяться заявление.

Усач пробежал заявление, поглядел на Мельникова и, держа лист в правой руке, пошел в соседнюю комнату. Минуты через две он вышел оттуда, а за ним шел высокого роста, полный и рыхлый господин, молодой еще, но с голой головою, рыжими усами и мешками под глазами. Лицо его было дрябло, нос подозрительно краснел, но в прищуренных глазах светилось такое высокомерное презрение ко всему, что как будто бы он ходит и занимается своим делом из сожаления к кому-то, а что для него есть другое, более высшее назначение. Однако он очень вежливо ответил на поклон Мельникова, быстро изменил свой внешний вид и любезно сказал, проходя к своему креслу:

– - Садитесь, пожалуйста. Лазарь, дай стул!

Парень оторвался от пишущей машины и ловко подвинул стул Мельникову. Землеустроитель еще раз указал на него рукою и спросил:

– - Вы что же, сами выделяетесь?

– - Собственно, мой отец. Я сам живу в Петербурге.

– - Прекрасно, а другие сами хозяева?

– - Да.

– - Очень хорошо. Мы это дело скоро можем провести. У нас как раз к осени будут свободные землемеры, мы и пошлем их к вам. Только я посоветовал бы вам просить об оценке всей общественной земли.

Мельников заявил, что им интересно было бы получить свои паи ближе к купленной.

– - По оценке это будет легко. Тогда будет справедливей, и нас избавит от всяких нареканий.

– - Что ж, мы на оценку согласны.