Одолей меня

Когда меня перебрасывают, я совсем не ощущаю своего тела. Жестко приземляюсь на холодный пол, боль рикошетом отдает во всем теле, пока мне чужом. Я знаю, вскоре боль целиком захватит меня. Как только успокоительное перестанет действовать, я останусь наедине с ломотой в костях и засухой во рту.

Резкий сильный удар в живот, и я распахиваю глаза, чернота наполняет мой разинутый рот, заливается в глазницы. Я задыхаюсь, слепну, руки-ноги отказывают мне. Падаю.

Сознание гаснет.

Кенджи

– Не хочешь сказать, что все-таки происходит?

Услышав голос Назиры, останавливаюсь и замираю на месте. Я направлялся в свою комнату, чтобы хоть на минутку прилечь и закрыть глаза. Чтобы унять адскую боль, которая бьет в тамтам в моей черепушке.

Мы наконец – наконец-то! – сделали перерыв.

Коротенький перерыв после многочасового изнурительного обсуждения нашего положения, дальнейших действий, детального плана и всего прочего, вплоть до угона самолета. Даже Назира, при всей ее заинтересованности, не смогла меня окончательно убедить, что Джульетта – то есть Элла – и Уорнер пока еще живы. Скорее всего, где-то их мучают и пытают, и сейчас я просто сойду с ума. Сегодня промчался самый дерьмовый из всех дерьмовых штормов. Торнадо. Я больше не выдержу. Вот не знаю: то ли сесть и заплакать, то ли что-нибудь поджечь.

Касл решил рискнуть и спуститься на кухню, раздобыть хоть немного еды – самая лучшая для меня новость за сегодняшний день. Он также попробует успокоить солдат, чтобы дать нам побольше времени на обдумывание планов, однако я не уверен, что у него получится. Все ухудшилось, когда Джей словила пулю. Те тридцать шесть часов, что она провела в медицинском крыле, были для нас самыми ужасными. Я опасался, что уже тогда солдаты взбунтуются. Они останавливали меня в коридорах, вопили, что думали, будто Джей несокрушима, что нет плана и они не собираются рисковать жизнями из-за обычной девчонки, которая не может избежать пули и, черт возьми, предполагалось, что она – феномен, сверхчеловек…

Понадобилась целая вечность, чтобы успокоить их.

А теперь?

Могу себе представить, как они отреагируют, когда услышат, что случилось на симпозиуме. Будет мятеж, это точно.

Тяжело вздыхаю.

– Ты так и будешь меня игнорировать?

Назира стоит в паре дюймов от меня. Я физически ощущаю ее ожидание. Смятение. Ничего не говорю. Даже не поворачиваюсь к ней. Не то чтобы не желаю разговаривать – я смогу пожелать разговаривать. В другой раз. Прямо сейчас я сдутый шарик. Один из каламбуров Джеймса. Сейчас я не могу никого радовать. Прямо сейчас я – больной измученный грубиян, и у меня нет абсолютно никаких сил еще для одного серьезного разговора. Прямо сейчас я на самом деле вообще не хочу никаких разговоров.

Надо сбежать. Вот же она, дверь. Вот я держусь за ручку.

Просто открыть – и все.

Был бы я другим парнем, как Уорнер, например. Стать, что ли, засранцем? Слишком уставшим, неблагодарным, не желающим разговаривать. Просто молча уйти.

Оставьте меня в покое.

Вместо этого лицом и ладонями утыкаюсь в закрытую дверь своей спальни.

– Я устал, Назира.

– Ты обиделся на меня, да?

Глаза у меня закрыты. Нос приплюснут к двери.

– Я не обиделся. Я сплю.

– Ты разозлился. Ты разозлился из-за того, что у меня такая же способность, как и у тебя. Ведь так?

– Ммм.

– Эй! – сердится она.

Я молчу.

– Невероятно. Это так мелочно с твоей стороны, неприлично…

– Э, ну.

– Ты понимаешь, как мне было трудно признаться тебе? Ты можешь себе представить… – Я слышу ее сердитое «пуф». – Ты хотя бы посмотришь на меня, когда я с тобой разговариваю?

– Не могу.

– Что? – Она возмущается. – Что значит – не могу?

– Не могу смотреть на тебя.

– Почему?

– Ты слишком красивая.

Она смеется, однако сердито, будто сейчас влепит мне пощечину.

– Кенджи, я серьезно. Для меня это важно. В первый раз за всю свою жизнь я показываю другим, что умею. В первый раз работаю вместе с такими же, как я. Кроме того, – добавляет она, – я думала, мы стали друзьями. Может, для тебя это ничего не значит, а для меня значит многое, мне найти друзей не так уж и легко. Вот и сейчас, кажется, не получается.

Я глубоко вздыхаю, чуть не лопаюсь.

Отлепляюсь от двери, таращусь в стенку.

– Слушай… – Сглатываю комок в горле. – Извини, что ранил твои чувства. Только я… Еще минуту назад, до этого нашего разговора, я думал, ты лжешь. Не понимал, что происходит. Думал, ты нас подставишь. Слишком невероятно все совпало. Но мы уже не один час говорили об этом, и больше не надо. Я уже не злюсь. Извини. Я могу идти?

– Конечно, – отвечает Назира. – Только…

Она отступает в смущении, а потом касается моей руки. Нет, не просто касается. Она берет мою руку. Ладонью обхватывает мое запястье и нежно тянет. Меня словно кипятком обжигает. Ее кожа такая нежная. Туман застилает сознание. Я хмелею.

– Стоп! – не выдерживаю я.

Назира бросает мою руку.

– Почему ты совсем не смотришь на меня?

– Я уже тебе говорил, почему я не смотрю, но ты только рассмеялась.

Назира надолго затихает. Наконец говорит:

– Я думала, ты шутишь.

– Как раз не шучу.

Вновь молчание.

Потом: