Читаем Одсун. Роман без границ полностью

Спасибо тебе, добрая, милая моя Чехия, шепчу я. Не сердись на меня и прости, когда я вдруг нечаянно тебя обидел. Но если бы не судетский судья, если бы не этот дом и его призраки, если бы не детские игрушки, спрятанные на чердаке, и не старая фотография с камином и цветами… Давай простимся мирно. И вот что я тебе, Чехия, напоследок скажу. Какая другая страна в Европе с тобою сравнится? Достаточно взглянуть, чем ты была двести, сто лет назад и чем стала сейчас. Те лишь теряли, а ты в это время приобретала. Вот уж воистину нация-победительница, которая когда надо проявляла жестокость, а когда нужно – милость, когда надо гибкость, а когда надо – твердость, которая сужалась, расширялась, геройствовала или малодушествовала, протестовала, соглашалась, злодействовала, подличала, сопротивлялась и сдавалась, восставала и покорялась, умалялась и возвеличивалась, но всегда помнила про себя и с минимальными потерями, при невероятно стесненных обстоятельствах, с непростым географическим положением и окружением получила в конце концов все, что хотела. Территорию, с которой жестоко, неправедно, но изгнала своего исторического врага и ничего, кроме необязательных слов сожаления, ему не вернула. Сохранила и приумножила язык, музыку, литературу, науку. Сберегла свой народ и свою природу, а не разбрасывалась ими, как другие страны. Ни с кем из соседей попусту не базарила, не шла на поводу у собственной спеси, не истерила и везде и во всем находила свою большую и маленькую пользу. На редкость разумное, сверхрациональное отношение к жизни, настоящий царский путь. Может ли он служить другим славянам примером? Едва ли. Никому больше не дано быть такими же расчетливыми, эгоистичными и сосредоточенными на себе, и уж тем более это не подошло бы ни русским, ни украинцам…

– Зарплата там, правда, меньше, – прерывает иерей мои измышления.

– Потому что они перешли на евро? – Вспоминаю любезную пани, а сам думаю: да какая, хрен, разница, если еще вчера я трудился кухонным мужиком. – Когда ехать?

– Завтра утром.

Одного дня не могут дать. А с другой стороны, чего тянуть? Занятия начнутся осенью, но мне еще надо будет готовиться, составить программу, учебный план и перечитать кучу книг и пособий. Но главное, ко мне приедет Катя и мы станем работать вместе.

Петя, Петюня, как же ты все мудро придумал. За те три месяца, что я здесь нахожусь, я помолодел, окреп, нашел работу, жилье и практически бросил пить. За такого парня не зазорно и замуж пойти. И ничего, что я москаль, а она гарная украинка. Вышла же красавица Филлис за плешивого старика Януша в Ойохе-сити, хотя на Брайтон-Бич давно загорают не негры, а евреи.

Перевожу взгляд на батюшку. Неужели это все он? Но как ему удалось раздобыть у словаков вид на жительство и найти такую крутую работу не пойми для кого? Ведь, в сущности, какой из меня профессор? Ни степени, ни звания, ни стажа. Однако у попов наверняка своя мафия. Поп есенецкий попросил попа трнавского… Ах, если бы он мог еще договориться с попами московскими и вызволить из темницы нашего бедного дона Педру, глупого, щедрого Петрушку, раздавшего все богатства и не оставившего ничего, чтоб заплатить за свое освобождение!

Но когда я об этом спрашиваю, священник качает головой:

– Ничего не надо.

– Юра! – говорю я отчаянно. – Ему должны здесь помочь. Он потомок единственного чешского героя.

– С чего вы взяли? – возражает звездочет, и я не понимаю, к чему относится его возражение.

– Но им же нравится его фамилия!

– Обычная славянская фамилия, – пожимает поп плечами. – Чешская, польская, белорусская, украинская. Образованная от имени. Типа Петрик, Юрчик, Миколайчик, Семенчик.

– С ним всё хорошо?

Священник ничего не отвечает.

– Послушайте, – говорю я жалобно. – Ну сделайте что-нибудь. Это же Петька дал вам деньги на храм. Ведь только поэтому вы с матушкой меня столько терпели!

Иржи встает и направляется к двери.

– Вам бы покреститься надо, пока вы здесь, – говорит он на пороге негромко.

– Это условие?

– Совет.

Рядом течет река – что препятствует мне креститься в ней прямо сейчас? И разве удобно отказать человеку, который столько для тебя сделал? Но что-то по-прежнему мешает.

– Нет, батюшка, я не готов, – говорю я не сразу. – Я не ученый евнух, я работник последнего часа. Давайте на этот час и перенесем. Чтобы все грехи смыть и уж точно в рай.

Иржи смурнеет, наверное, эти шутки ему не по душе. А если это не шутка – тем более. Кого я надумал таким образом обмануть?

<p>El primer milagro</p>

Первыми к младенцу Иисусу пришли пастухи и волхвы. Самые простые люди и самые мудрые. Ближние и дальние. Пастухи пасли рядом с пещерой стадо, а волхвы были звездочетами из восточной страны и определили нужное место с помощью неба, а именно той звезды, которая путешествовала вместе с ними. Эта звезда славится в рождественских песнопениях, с нею ходят по домам, колядуют и украшают новогодние елки. Даже красная пятиконечная звезда на капроновой елке в мое советское детство была на самом деле рождественской, просто мы об этом не знали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза