Офелия

– Питер, видела тебя в журнале. Каково это – танцевать с русалкой? Питер, а кубок чемпиона тяжелый? А куда вы еще с ней теперь поедете? Палмер, а у тебя есть подружка? А ты любишь пироги с яблоками и сливой? Питер, у меня тут задачка не получается, ты не поможешь? Ой, Питер, какой у тебя велосипед классный! А прокатишь меня до перекрестка? Палмер, а расскажи про Бирмингем!

Питер отвечал односложно, злился, когда по десять раз задавались одни и те же вопросы. Девчонки смеялись по-доброму, кокетливо поправляли прически, то одна, то другая старались чем-нибудь Питера угостить. Мальчишки просили рисовать истории, наперебой сыпали идеями и сюжетами. Питер рисовал только то, что хотел сам. Очень редко теперь он хотел рисовать то, что просили. Он резко охладел к супергероям и сценкам из школьной жизни. Чаще рисовал высокие обрывы над рекой, темный сосновый лес и полускрытые деревьями фигуры то животных, то кого-то, отдаленно похожего на человека. Учительница английского увидела один из его рисунков, когда лист бумаги спланировал на пол, и забеспокоилась:

– Питер, что у тебя случилось? Дома все здоровы? Может, тебе захочется поговорить? Ты можешь на меня рассчитывать.

Качал головой. Нет, ничего не случилось. Нет, помощь не нужна. Нет, проблем с уроками тоже никаких. Спасибо, все хорошо.

«Никаких взрослых», – сказал Йонас, когда они с Питером посвящали Кевина в свои планы. Эта фраза и стала их девизом, их мантрой. Мальчишки полагали, что тем, кто считает деньги друзьями, доверять нельзя. Даже когда те говорят, что главное для них – семейное счастье, они лгут. Почему взрослые так много лгут, никто из трех друзей так и не мог объяснить. Кевин предположил, что с возрастом в мозгу что-то перестраивается, и он начинает неправильно работать.

– Слыхал про тимус? – спросил он Питера как-то на перемене, когда они листали очередной выпуск научного журнала, сидя в школьной библиотеке. – У детей он есть и работает. Вырабатывает этот… чтобы не болеть… А! Иммунитет!

– Нет, не слышал, – разглядывая проект новой солнечной батареи, отозвался Питер. – Но теперь знаю, что эта штука у меня есть.

– Так вот, знаешь, он у взрослых атрофируется. Сам себя переваривает и исчезает. Вообще. Вот я и подумал: если тимус исчезает, может, что-то новое появляется? И это новое не позволяет взрослым правильно оценивать мир, поступки и события. Как будто очки с цветными стеклами. Надел такие – и мир видишь в ином цвете. Как тебе такая версия?

– Похоже на правду. Потому…

– Никаких взрослых! – гордо закончил за него Кевин.

По возвращении домой Питер поделился идеей Кева с Йонасом. Тот внимательно выслушал, вытащил из зарослей розовых и белых гортензий Лу, отобрал у него свой носовой платок и спросил у пикси:

– Ты веришь, что я вырасту и стану тупым, жадным взрослым?

Лу вякнул что-то сердитое, комично развел лапками в стороны. Йонас отряхнул налипшие на колени комочки земли, вытер предплечьем пот со лба.

– Ах-ха, Пит, Лу со мной согласен. Дело не в каких-то там ваших тимусах или том, что там вместо него отрастает. Дело в памяти и совести. Если у тебя есть и то, и другое – ты не станешь лживой сволочью. А если с чем-то проблемы – все, ты этот, который без тимуса. Все предельно просто.

Ветер качал отцветающими головками гортензий, лез под школьную рубаху сентябрьским холодком. Питер слушал Йонаса, но думал о том, что память и совесть – это слишком мало для того, чтобы оставаться честным и порядочным. И что меньше всего на свете он хотел бы, чтобы от Йонаса и Офелии ему осталась память. Сердце эгоистично требовало видеть их каждый день. Иметь возможность поговорить, прикоснуться, ответить на дружеские улыбки.

«Может, ничего не получится? Йон не придумает, где взять машину, и они с Офелией останутся со мной?» – осторожно надеялся Питер, понимая, что так будет лучше только ему.

И, словно прочтя его мысли, Йонас внимательно посмотрел на друга и серьезно произнес:

– С совестью нельзя договариваться. Когда появляются «если» и «может быть», ты начинаешь терять себя в сомнениях. Если что-то решил – не сомневайся.

– Давай решим пообедать? – предложил Питер. – А то как-то мне грустно. Видимо потому, что я голодный.

Услышав любимые слова «пообедать» и «голодный», Лу оживился, взлетел, сделал в воздухе пируэт, трепеща крыльями, и хищно щелкнул зубами.

– Ну да, и тебе пожрать добудем, – усмехнулся Йонас. – Забирайся в карман и сиди тихо.

В кухне мама напоила их чаем с бутербродами, поставила перед ними на стол блюдо с крепкими душистыми яблоками и сливами. Мальчишки мигом набили карманы вкусным и разбежались по делам: Питер – переодеваться, Йонас – перекапывать грядку с пожухшими пряными травами. Через два часа договорились встретиться у пруда, а если пойдет дождь – в нижней гостиной.