Офелия

– Мистер Палмер, – подал голос Кевин, – если честно, я иногда читаю газету, которую мои родители совсем не одобряют. И там пишут иногда странные вещи. В том числе и о войне в «пятне междумирья». Я много думал об этом последнее время. И понял, что тоже хочу знать правду, какой бы она ни была.

– Скажите им, Лоуренс, – остановившись у окна и обирая с него паутину, произнес Йонас. – Только не врите. Потому что я был там и все видел своими глазами. Но ребята скорее поверят, если моя правда найдет подтверждение в ваших словах.

– Я давал слово, – убитым голосом сказал Ларри. – Ребята, не заставляйте меня…

– Ларри, хоть ты будь с нами человеком, а не продажным трусом, – вырвалось вдруг у Питера; он даже сам испугался, что такое сказал.

Стало так тихо, что жужжание мухи, бьющейся в пыльное стекло чердачного оконца, казалось, заполнило собой все вокруг, заглушив даже биение сердец ждущих ответа мальчишек. Ларри посмотрел на них – до ужаса быстро повзрослевших, ни капли не похожих на себя таких недавних, июньских. Словно маленького неуклюжего Пирожка, его школьного приятеля, слушающего любой бред о Тесле с восторженно открытым ртом, и белобрысого веснушчатого немецкого сироту, что говорил с растениями, как с людьми, кто-то подменил во время школьных каникул. Мальчишек похитили, оставив вместо них похожих внешне вроде бы детей со взрослыми глазами. И никто из взрослых не заметил подмены. Привыкли же: они еще дети, пусть носятся и играют. Но игры закончились.

Ларри глубоко вздохнул и произнес:

– Да, я видел это письмо. Его забрали у меня, но я помню все, о чем писал Уилл. И то, что выдается нам за войну, и привело к его смерти.

Воздух на чердаке вдруг показался Питеру пыльным и затхлым, захотелось глубоко вдохнуть утренней прохлады. Щелкнул шпингалет, заскрипели, открываясь, оконные рамы под руками Палмера-младшего. Свежий воздух ворвался, всколыхнул тряпье, накрывающее сундуки и коробки, зашуршал страницами раскрытой книги, забытой на полке, заблудился в кудрях Кевина. Ветер покружил клочки пыли в углах и улегся у ног Лоуренса Палмера. Йонас встал у оконца рядом с Питером, достал сигареты и спички из кармана, закурил. Пальцы у него чуть заметно дрожали. Ларри неодобрительно покосился на него, вздохнул.

– Уилл был похож на тебя, Пит. – Слова давались старшему брату нелегко, он говорил, словно шел против сильного течения. – Открытый, честный, отважный, хотя со стороны казался слишком мягким. За меня всегда заступался. Наши родители вместе воевали и до смерти Уилла оставались друзьями. Мистер Мерфи хотел, чтобы Уилл после школы поступил на службу в войска. Считал, что армия – это для настоящих мужчин. Уилл послушался. Его заслали на материк, как раз к «пятну междумирья». Он обещал писать оттуда каждую неделю, но никто из нас – ни семья, ни я – не получил ни одного письма. Он пробыл там восемь месяцев.

Ларри замолчал. Прошел по чердаку, шаркая тапками, взъерошил волосы на макушке Питера и слегка ткнул кулаком в бок Йонаса:

– Не поделишься?

Йонас молча вложил ему в ладонь полупустую мятую пачку. Ларри долго чиркал спичками, прикурил, затянулся. Долго смотрел в окно, словно ждал какого-то знака. Потом продолжил рассказ:

– Когда он вернулся, нам не удалось толком поговорить. Его родители устроили праздничный ужин, было слишком много народу, все старались хоть словцом перекинуться с Уиллом. Я был на учебе, вернулся домой поздно и сразу подъехал к дому Мерфи. Уилл был страшно пьян, увидел меня, обнял и сказал что-то вроде: «Мы все ответим». Что-то нес про птиц с женскими лицами и женщин, покрытых перьями, о том, что дети их горят как бумага. Потом вытащил на задний двор мундир, сорвал с него четыре то ли ордена, то ли медали, топтал их ногами. Вымочил в бензине тряпку и поджег вместе с мундиром. Плакал и кричал, что ненавидит эту страну, что вся Британия рухнет в громадный котел для лжецов в Аду. Прибежала родня, Уилла уволокли в дом. А утром отец обнаружил его в конюшне мертвым. Записку мне передала его мать.

– Что же было в записке? – робко спросил Кевин.

– Там была вся правда о войне. Что вся война сводится к добыче оттудышей для продажи людям. О том, как люди звереют лицом к лицу с красотой. О том, как насилуют фей, заживо жгут сиринов, пытают кентавров и давят сапогами пикси. О том, что лишь один оттудыш из ста пойманных остается в живых. О том, что Европа награждает своих сыновей орденами за беспредел и зверства, а своим гражданам рассказывает о том, как страшны и свирепы оттудыши. Да, наши военные там тоже гибнут. В основном по пьяни. Человек двадцать за год.

В наступившей гробовой тишине Ларри докурил, выкинул окурок в окно и завершил рассказ: