Офелия

– Оторвемся. Если надо – протараним их тачки. Только… Пит, я поворот пропустил. Где спуск вниз, – признался Йонас, выкручивая руль и старательно уходя правее.

Питер улыбнулся:

– Но там же еще будет, верно?

– Да. Километров через двадцать.

Питер сглотнул, чувствуя, как к горлу подкатывает горечь. Йонас так уверенно гнал вперед, что мальчишке верилось, будто двадцать километров – это ерунда, они прорвутся, а полицейские заглохнут, увязнут в грязи, у них кончится бензин… да что угодно случится, но их они не догонят. «Посейдон», огромный и тяжелый, виделся Питеру неприступной крепостью, а они с Йонасом – неуязвимыми. «Боги другого мира хранят нас. Они нам помогут. Офелия, держись!» – думал Питер, гоняя эти мысли по кругу, чтобы не допустить никаких сомнений. Все будет хорошо, пока он в это верит. Все будет хорошо.

Погоня настигала. «Посейдон» шел все тяжелее: они окончательно сбились с дороги и ехали по лугу, сминая серебристо-багряные от восходящего солнца травы.

– Ребята! Остановитесь! Дальше опасно! – Голос полицейского выдавал волнение, срывался. – Остановитесь, давайте поговорим!

– Ну уж нет! – огрызнулся Йонас и утопил педаль газа до упора. – Говорить буду я. Питер, ты меня слушаешь?

– Да, Йон.

– Я сейчас пойду на разворот, сброшу скорость. Ты должен спрыгнуть. Возьми Лу и позаботься о нем.

– Нет-нет! Как же ты?..

– Молчи. Дослушай. Главное. – Йонас говорил короткими фразами, будто его что-то душило. – Родители. Не прекращай любить их. Какими бы они ни были. Они даны нам не для того, чтобы ненавидеть. Мы должны учиться у них. Учиться каждый миг. И если понадобится – исправлять их ошибки. Искупать их вину. Пит, я очень любил маму. И отца. Не убийцу, из-за которого я остался сиротой. Талантливого ученого, каким я его помню. Пит, ты понял? Береги родителей. Люби. Смотри на них и не совершай их ошибок.

Йонас схватил руль одной рукой, нагнулся к Питеру, обнял его.

– Передавай Кеву привет. И помни обо мне, мой единственный друг.

Он выхватил из кармана упирающегося, визжащего Лу, сунул его Питеру под куртку, крутанул руль, резко уводя грузовик влево, и заорал:

– Сейчас!!!

Питер распахнул дверь, зажмурился от вида проносящейся под ним земли. Положил на сиденье деревянную лошадку.

– Поклянись, что дашь знать о себе! Сбереги Офелию! – И на ходу спрыгнул в колышущееся море жухлой травы.

Он ударился всем телом, рассадил лоб, в левой руке, которой он попытался смягчить падение, хрустнуло. Лу метался, прижатый к груди правой рукой, рвал его пальцы мелкими острыми зубками, плакал, плакал… Питер с трудом поднялся на ноги, отдышался. Голова гудела, от левого плеча по телу разливались волны боли, пульсируя в такт с бешено колотящимся сердцем.

Серебристый грузовик замедлил движение, тяжело развернулся, скрежеща металлическими суставами, и пошел по прямой в сторону океана. Туда, где белоснежные скалы Дувра обрывались вниз отвесной стеной.

И тут Питер с ужасающей четкостью понял, что нет там никакого спуска вниз. А потом увидел, как фигурка в желтой куртке выбирается через окно кабины на крышу, выпрямляется, балансируя под натиском ветра, перепрыгивает на цистерну и тянет вверх крышку люка. Склоняется и осторожно выпрямляется, обнимая обеими руками русалочку – такую маленькую, хрупкую. И она держится за него не боясь, и грузовик летит, летит по прямой…

– Офелия! Йонас! Не смей! – Питер бежал за машиной, путаясь в мокрой жесткой траве, кричал, срывая горло: – Не на-а-а-адо!!!

Рассветное солнце дотянулось до «Посейдона», серебристое покрытие ярко вспыхнуло, оставив выжженную в памяти картинку: громадная машина, похожая на тигра, зависшего над краем пропасти в прыжке, и две маленькие фигурки на верху цистерны. Питер готов был поклясться, что за миг до падения отчетливо увидел, как Йонас и Офелия оттолкнулись от крыши грузовика, раскинули руки и взлетели.

«Далеко-далеко, за самый край земли, летели птицы… Летели и несли симфонию жизни. К краю света птицы летели и на краю света они выводили симфонию жизни. Одна… и две, и три тысячи. Четыре и семь тысяч… Пели… Я слышу их песнь – торжество жизни…»

Эпилог

Так бы и закончилась эта история. Тел тринадцатилетнего подростка и русалки так и не нашли. Бартоломью Айронс пошел под суд за намеренный вред чужому имуществу. Питер три месяца провел в больнице со сложным переломом. На выписку к нему приехал Кевин Блюм – все такой же худенький, мелкий и кудрявый, но в глазах его появилось что-то пугающе новое. «Палмер, я всегда буду помнить, кто виноват в том, что случилось, – серьезно сказал он. – И клянусь: я этого так не оставлю».

На этом бы все и закончилось, но…