Офелия

Овцы дрогнули. Те, что нервничали за спиной вожака, заблеяли и бросились врассыпную. Питер, обрадованный увиденным, захохотал. Но мощный, как легендарный бразильский футболист, баран не сдвинулся с места. Лишь подался вперед, качнув рогами. «Сейчас я в него врежусь! – понял Питер, и внезапно ему стало ужасно смешно: – Увидим, чей череп крепче!»

Страха не было. Страх уменьшился, заметался и спрятался в глазах стоящего перед мальчишкой барана-вожака. Питер смотрел только вперед, стиснув руль велосипеда с такой силой, что побелели пальцы. Летел пущенной стрелой, позабыв о том, что еще совсем недавно боязливо обходил овец, коров и коз стороной.

– А-а-а-а-а!!! – заорал Питер. – Про-о-о-очь!!!

Баран приближался со страшной скоростью, будто не Питер несся на него, а наоборот. Миг – и мальчишка увидел страх, что таился в круглых глазах зверя. Его, Питера, страх, изгнанный безжалостно.

И когда до столкновения оставались считанные метры, баран мотнул башкой и шарахнулся в сторону, а Питер на велосипеде пролетел сквозь отару улепетывающих в разные стороны овец.

Улица за его спиной ожила, наполнилась хлопаньем окон и дверей, испуганным блеяньем овец, гомоном домашней птицы и возмущенными голосами людей:

– Эй! Овцы чьи? Джон, лови быстрей своих баранов! Мэгги, гуси за воротами! Гони их обратно!

Сердце Питера гремело, как городской оркестр на празднике, восторг переполнял мальчишку, заставляя губы растягиваться в счастливой улыбке. «Победа! Пеле сдрейфил! Я герой! – торжествующе повторял про себя он. – Я победитель! Они сами меня испугались! Да!»

На радостях он пролетел мимо калитки, затерянной в буйно зеленеющей живой изгороди. Пришлось проехать до поворота, вернуться обратно и спешиться у ворот дома тетки Йонаса. Питер потренькал велосипедным звонком, надеясь, что Йон его услышит и выйдет. Но вышла его тетка.

Конни Беррингтон была грозой всей округи. Невысокая, плотная, коротко, по-мужски, стриженная и невероятно горластая. Йонас как-то рассказывал, что его тетку боятся даже завсегдатаи местного паба в любой степени подпитости. Про Конни ходили слухи, что она может избить кого угодно. Или переорать. По части нецензурной ругани равных ей не было. Говорили, в порту она подрабатывала пароходной сиреной, а в выходные ходила в море за дополнительные деньги глушить голосом рыбу.

– Здравствуйте, миссис Беррингтон, – с максимальным почтением произнес Питер.

– Мисс, – буркнула тетка, уперев руки в бока. – Что надо?

– Я друг Йонаса, – напомнил он.

– Я помню. – Она смерила Питера суровым взглядом, и мальчишка почувствовал себя обвиняемым в суде. – Проходи. Йонас на чердаке. Найдешь дорогу сам?

– Да, мисс Беррингтон. Спасибо, мисс Беррингтон.

Питер оставил велосипед у ворот и пошел к дому. Жилище Конни Беррингтон было построено строго по Шекспиру: нестройным собраньем стройных форм. Снаружи маленький двухэтажный дом напоминал свалку: здесь подпорки, тут пристройка, за углом косо прибитая лестница удерживает от обрушения стену. Зато внутри помещения производили впечатление сделанного на века: крепкие лестницы, просторные светлые комнаты, деревянные полы даже не скрипят, вся мебель стоит по стойке «смирно».

Питер разулся на пороге, прошел коридором, в конце которого стояли старые напольные часы с боем, поднялся по лестнице на второй этаж. Здесь, над кухней, кладовой, ванной и гостиной располагалась спальня Конни и комнатушка Йонаса, переделанная из второй кладовки. Питер на всякий случай деликатно постучал, но Йонаса действительно не было в его комнате. Мальчишка кивнул сам себе и потопал к приставной лестнице, ведущей на чердак.

– Йон? – позвал он, прежде чем лезть наверх. – Это я пришел. Можно к тебе?

С чердака не донеслось ни звука. Питер постоял немного и все равно полез.

– Йонас, ты тут? – спросил он, заглядывая через деревянный край.

Друг сидел к нему спиной, повернувшись лицом к маленькому, затянутому паутиной оконцу.

– Заходи, – вздохнул он, не оборачиваясь.

Грохоча пятками по дощатому полу, Питер подбежал к нему, уселся рядом на старый выцветший половик, протянул руку.

– Хао тебе, о вождь апалачей! – пафосным басом произнес он.

– Не апалачей, а апачей, – без особого энтузиазма отозвался Йонас, но руку пожал. – И тебе хао, Питер Медвежий Нос!

– Почему нос-то? – удивился гость.

– Потом придумаю, – усмехнулся Йонас.

Он протянул руку и забрал стоящую на низком табурете черно-белую фотографию и букетик мелких голубоватых луговых цветов, названия которых Питер не знал. Фото было женское: юная блондинка с распахнутыми глазами и приятной улыбкой в коротком платьице на пляже. Питер хотел поддеть друга, спросить, что за старшеклассница поделилась с Йоном своим портретом, но вовремя вспомнил, что уже видел это фото раньше. И что на фото – мама Йонаса.

– У тебя что-то случилось? – спросил Питер, внимательно глядя на хмурый профиль друга.

– Мелочи, – отмахнулся Йонас и добавил: – Достала.

– Тетка?

– Ах-ха. Сунется сюда – с лестницы спущу, богом клянусь, – мрачно процедил он.

– Чего ей на этот раз?