Офисные крысы

Мы с Айви спускаемся в метро и едем ужинать в один уютный итальянский ресторан, расположенный на Второй авеню в Ист-виллидже. Я плачу, конечно (практиканты «Ит» не зарабатывают и десяти центов, хотя дочка Джимми Купера, наверняка обеспечена получше, чем я). Мне не очень-то и хочется отправляться на свидание с ней, равно как и с кем-либо еще, — после всего того, что случилось. Я все еще негодую и с большим удовольствием отправился бы домой изображать Вилли: глазеть в потолок в ожидании, пока либо он, либо моя голова не взорвется. Айви, несмотря на свое непреодолимое желание «погреться», вероятно, тоже не в восторге от идеи, думая, скорей всего, что она отправляется ужинать в компании самого последнего неудачника в корпорации.

— Ты знаешь, мне на самом деле не придется топать в Южную Дакоту пешком, — говорю я, когда мы садимся за стол.

Она разматывает черно-белый клетчатый шарф и принимает шутку:

— Но тогда тебе придется прогуляться обратно, да?

Она не такая красивая, как фотомодель, но стройненькая, а глубокие карие глаза кажутся загадочными при свете маленькой свечи, мерцающей в них и придающей им вид шоколадной глазури.

Я ей выкладываю все без остановки: рассказываю о внутриофисной политике и распрях, тонкостях игры и привилегиях любимчиков и чувствую от этого облегчение. Каждое предложение своего монолога я предваряю фразой: «Ты — новичок, и я не хочу тобой манипулировать, но…», а затем прилагаю все усилия, чтобы манипулировать ее сознанием. Я пересказываю ей слухи о том, что Байрон Пул натирался «Алпо» и занимался сексом с большим датским догом; о том, что Шейла — алкоголичка, и поэтому она держит у себя в столе бутылку виски винокурни «Хевен Хилл»; о том, что Марсель Перро, редактор отдела моды, нечист на руку и получает каждый месяц по две штуки наличными от Ральфа Лорена; о том, что отдел моды устраивает оргии в день выдачи зарплаты.

Мне хочется привлечь Айви на свою сторону.

Я думаю, она такая неиспорченная, что всему поверит.

Я болтаю так, что некогда дух перевести, поэтому, когда настает черед Айвы рассказывать о себе, у нее остается не так-то много времени. Впрочем, она не много говорит. Может быть, она чересчур застенчива, а может быть, ей особенно и нечего рассказывать. Зачастую у молодых девушек не так много тем для разговора, потому что в скудном багаже жизненного опыта у них слишком мало вещей, которые им не нравятся.

Я не знаю отчего — оттого ли, что я ей рассказываю, или оттого, как я ей это рассказываю — но она… она увлекается мной. Мы идем (вечер ветреный, и ее волнистые каштановые волосы прижимаются к ее лицу и хлещут по моему; она застегивает на все пуговицы длинное твидовое пальто и обхватывает себя руками, чтобы удержать тепло) к станции Астор-Плейс, и тут она спрашивает меня, не хочу ли я выпить.

— Ты имеешь в виду прямо сейчас? — уточняю я, продолжая размышлять над тем, что выставил себя ущербным, рассказывая гадости обо всех остальных.

— Да… если ты, конечно, хочешь.

Отказаться сейчас означает потерять шанс на развитие отношений с ней в будущем, поэтому мы направляемся обратно в Ист-виллидж и занимаем нишу в каком-то маленьком темном украинском баре. Настала ее очередь говорить, и я ей не мешаю, но не особенно вникаю в то, о чем она рассказывает: о колледже, о друзьях (Кимберли, Дафна и Сьюзи), о семье (папа, мама, ее брат Бретт или Чад). Так я сижу, киваю и вставляю время от времени «Правда?» и «С чего бы это?». «Она остроумная, образованная, симпатичная», — проскакивает у меня в голове мысль, и я рад, что у нее нет шелковых, мягких и послушных «версальских» волос. Она легко и непринужденно себя ведет, подпирает подбородок ладонью, улыбается и надувает губы, наклоняет голову, когда смеется, играет салфеткой… Может быть, это отточенное позерство — результат воздействия Брерингейл Берчфорд? Я также замечаю, хотя и не прислушиваюсь к ней внимательно, что она невероятна мила. Несмотря на то что она родилась и выросла в Нью-Йорке, несмотря на то что она дочь Джимми Купера, несмотря на то что у нее великолепное образование стоимостью в сто тысяч долларов, в ней нет ни одной бросающейся в глаза черты. И в тот момент, когда она продолжает мне рассказывать о Тиффани и Дафне с Бреттом или Чадом, я вдруг понимаю, что она совершенно не подходит к такому месту, как корпорация «Версаль паблишинг», которая либо пропустит ее через себя, как через шредер, нарезав соломкой, либо слепит из нее, как из оконной замазки, существо по своей воле.

— И, как ты думаешь, отчего это так? — спрашивает она меня.

Я попал… понятия не имею, отчего это или хотя бы что это. Последние пять предложений она могла бы с равным успехом сказать по-китайски.

— Не знаю, — отвечаю я. — Видишь ли, мне кажется, я просто не знаю.

Она глядит на часы с бутылкой «Столичной» на циферблате, висящие над барной стойкой.

— Я провожу тебя до метро, — предлагаю я ей.

— Не надо, я возьму такси.

Ну, конечно. Она дочь Джимми Купера и живет на Парк-авеню в районе Шестидесятых. С чего бы ей вообще пользоваться метро?