Офисные крысы

— Это не совсем так, — отвечает Марджори.

— Ах да, вы когда-то были страстной парочкой, правда?

Я и до этого момента не сомневался, что Марджори ей все рассказала, — не будь она Марджори, если бы это не подтвердилось. Все смешалось в эту ночь: отжившие отношения, надежды, неверность Колина, интрижка с Айви и неожиданная сексуальность Лесли. Я мог бы тогда разыграть карту Марка Ларкина в любой момент. Но решаю приберечь ее для более подходящего случая.

— Страстной парочкой? — говорит Марджори с деланным смешком. — Не сказала бы, что там было много страсти.

Вот этого я не могу вынести. Ей не сойдет с рук публичное обливание грязью самых интимных сторон моей жизни. Это были моменты, когда я ближе всего подбирался к небесам, и вот теперь она клевещет!

Я срываюсь:

— Ах! Неужели Марк Ларкин лучше?! Расскажи нам, что он шепчет тебе на ушко и большая ли у него палка, когда он занимается с тобой кое-чем?

У Лесли отваливается челюсть, а из стакана выплескивается через край джин с тоником. Она непроизвольно делает шаг назад, чтобы не облить свой наряд.

— О чем, черт тебя подери, ты говоришь? — произносит Марджори, ошеломленная и покрасневшая.

— Я говорю о том, что ты и мистер Сан-долбаный-Хуан-чертов-Хилл трахаетесь друг с другом!

— ЧТО? — переспрашивает Марджори.

«Она может плеснуть на меня из своего стакана, — думаю я, — и прямо на новый костюм».

— Я знаю о вас двоих, ясно?! Я знаю. Господи, тебя не тошнит от его отвратительной ухмылки Тедди Рузвельта во все гребаные двадцать шесть зубов! (В этом месте я немного запинаюсь, потому что не совсем уверен, сколько зубов во рту у человека.)

— Я не сплю с Марком Ларкином.

— Ты не спишь?!

Но она может и соврать. (Однажды, когда Байрон Пул спросил ее о наших взаимоотношениях, она ему солгала… или только сказала мне, что солгала.)

— Нет! С чего ты взял?

— Я видел, как он входил ночью в твой подъезд. Очень поздно ночью.

Она качает головой и говорит:

— Я не сплю с ним… никогда не спала с ним… Он… бесполый, мне кажется. Ему нравятся такие же бесполые. Боже ты мой, он мне возвращал одну вещь… компьютерный диск. Он оставил его у портье. И что ты, собственно говоря, делал… ты что, следишь за мной?!

Пока я объясняю ей, что просто проходил мимо ее дома, Лесли приканчивает джин с тоником одним глотком. Она очень бледна, но ее глаза вроде бы приобретают осмысленное выражение.

Я чувствую такое облегчение, узнав, что Марджори не оставляет следов от ногтей на спине у Марка Ларкина и не стискивает бедрами его уши… такое ощущение, будто я начинаю парить над полом, поддерживаемый под руки маленькими херувимчиками.

— Марджори, ты не хотела бы выйти за меня замуж? Завтра? Или сегодня ночью?

— Я не могу принять твое предложение, Зэки, даже такое романтичное.

— Я понимаю, но мне очень жаль.

— Вот если бы ты предложил мне два года назад…

— Ты согласилась бы?

— А тебе приходило когда-нибудь в голову жениться на мне?

— Много раз, — вру я. — Ты бы сказала тогда «да»?

— Ни за что. Даже за миллион.

Она поворачивается к нам спиной и уходит, а мне кажется, что цвета ее наряда — красный, черный и зеленый — движутся в разных направлениях и растворяются в толпе.

— Хорошо! — говорит Лесли. — Вот такая, значит, у нас попытка получилась!

— Значит, холера Колин действительно вернулся в Лондон? Ты уверена, что он не рыскает где-нибудь поблизости по кустам, шпионя за тобой? — пытаюсь я сменить тему.

Она кивает и всасывает воздух через трубочку для коктейля, отчего сразу становится похожа на двенадцатилетнюю малолетку с солодовым напитком.

— Что ты делаешь после вечеринки? — спрашиваю я.

Она пожимает плечами, облизывая губы.

— Пошли тогда со мной, — предлагаю я. — О’кей?

— Пошли, — соглашается Лесли.

Я снова вздыхаю и застегиваю пиджак на все пуговицы.

Оливер Осборн сидит в баре, возвышаясь как башня, и разговаривает с коллегами из «Мэн».

Я перекидываюсь с ними несколькими фразами и отмечаю, что им всем за сорок и что все они какие-то неряшливые (с заплатками на локтях пиджаков, в несвежих рубашках и с помятыми лицами). «Мэн» — не самый хорошо продаваемый из наших журналов, и люди, работающие в нем, получают соответственно, но я знаю, что Олли еще бы приплачивал, лишь бы быть с ними в одной команде.

— Счастливые сукины дети, — говорит мне Олли, когда все расходятся. — Они ходят на работу, а по возвращении домой могут смотреть на себя в зеркало, не испытывая позыва поблевать.

— Да, если только они могут позволить себе купить зеркало.

Мы видим Марка Ларкина, поднимающегося по длинной лестнице. На его плечах лежит снег, а лицо раскраснелось от мороза.

— Ты не мог бы дать мне ключи от своей квартиры, Зэки? — спрашивает меня Олли.

— Зачем?

— У меня есть одна на примете, но я не могу привести ее домой.

Он сообщает мне, что обычно его выручает сосед (тоже британец), работающий на нашего конкурента, «Конде Наст». Но сейчас у того остановилось около десятка родственников.

— Тебе нужны ключи? Ты хочешь вставить кому-то в моем вигваме?

— Если это тебя не сильно побеспокоит.

— Тебе они нужны прямо сейчас, что ли?

— Если это тебя не сильно побеспокоит.