Офисные крысы

Он называет несколько фамилий сотрудников редакции — могу поклясться, что он сказал «Джон Барсад» (но разве это не имя персонажа из «Сказания о двух городах»?), — которых ему навязывает отдел по работе с персоналом.

— А Вилли? — спрашиваю я.

— Ничего определенного, старичок. У меня сейчас кое-какие дела. У тебя, кстати, тоже. Хорошо?

На следующий день я стою на коленях возле факса, меняя бумагу. Внезапно пара пыльных башмаков «Воллабис» Нолана Томлина появляется прямо перед моим лицом.

Я поднимаюсь.

— Ты, долбаный сукин сын, — выпаливает он.

— О чем ты говоришь?

— Меня только что уволили, — тычет он пальцем мне в грудь.

— А я тут при чем? Это не я…

Он больно наступает грязным ботинком мне на ногу:

— Ты знал, что меня собираются уволить. Скажешь, не так?

— Нет. Клянусь! — Я так напуган, что мне приходит в голову: лучше сказать правду. — Марк Ларкин говорил мне, что переводит тебя на другую работу. Вроде бы в другой журнал или другой филиал. Он ни разу не сказал, что собирается тебя уволить.

— Он предложил мне работу корректора в журнале «Зэки», Зест.

— Ты хотел сказать: в журнале «Зест», Зэки, — говорю я. — И ты отказался? Зачем? «Зест» был бы таким…

Он хватает меня за ворот:

— Конечно, я сказал «нет», ты, гребаный сын гребаной суки!

— Но я тебя не увольнял.

Я вцепляюсь в него холодными потными руками в надежде, что это заставит его отпустить меня.

— Марк Ларкин сказал мне, что ты больше не хочешь работать со мной, что ты говорил, будто я никогда ничего не напишу и, мол, я — ненужный балласт. По его словам, что он здесь ни при чем.

Когда Нолан в ярости, его акцент южанина прорывается еще сильней… Он из Чапел-Хилла, Северная Каролина, но сейчас говорит как дегенерат из трущоб в «Избавлении».

— Это неправда, — втолковываю я ему. — Он лжет. Разве тебе это не ясно?

Нолан отнимает руки от ворота моей рубашки и складывает их на груди с таким видом, что мне остается только надеяться, что Бетси Батлер, находящаяся ближе всех на этаже к посту полицейского, успеет позвать его.

— Думаю, это ты лжешь, — говорит Нолан. — Я думаю, что ты брешешь, гребаный сукин сын, ублюдок.

С некоторыми вещами, конечно, не поспоришь, но в данном случае он не совсем прав.

Он убегает сломя голову, я полагаю, к своему рабочему столу, чтобы очистить его, или к Марку Ларкину, чтобы выбить из него правду.

Я поднимаю трубку и набираю номер рабочего телефона Оливера Осборна.

— Олли, сделай мне одолжение, — шепчу я, — Нолан только что получил «секир-башка».

— Да, я знаю. Повсюду только об этом и говорят.

— Принеси мне свое пальто. Принеси его к факсу возле «Черной дыры».

— Там что, так холодно?

— Нет, холодно снаружи, а я хочу убраться отсюда поскорее.

— Прямо сейчас?

— Олли, не спрашивай… Просто принеси.

— Зачем? Тебе надоело твое пальто?

— Бегом!

Я подхожу к большому окну и выглядываю наружу. Внизу вижу «Крукшэнкс», кофейню, крыши такси и автобусов, людей, шагающих длинными, извивающимися цепочками. По тени я вижу, что кто-то приближается ко мне сзади. Тень…

— Слава богу, Олли, — говорю я, поворачиваясь… чтобы увидеть кулак, летящий мне прямо в лицо.

Падая, как подкошенный, на пол, я начинаю терять сознание и вижу, как потолок, факс и оконный свет кружатся вокруг и улетают куда-то.

— Вот мое пальто, Зэки. Я в самом деле не понимаю, чем тебе не нравится твой плащ, — слышу я приближающийся британский акцент. — О, боже!

— Ты, гребаный сын гребаной суки, ублюдочный педераст!

Из всего этого я выхожу со сломанным носом, двумя днями отгула по больничному и пятьюдесятью капсулами обезболивающего. Я должен в течение трех дней носить маску, наподобие той, что была у Ганнибала Лектора. И моя дорогая мать навестила меня дома и принесла бутерброды с салями и упаковку газированной воды со вкусом черешни «Доктор Браун».

Лежа дома в дурмане от лекарства, просыпаясь в тумане и снова проваливаясь в сон, я понял, что из всего этого стоит извлечь урок. Точно так же, как извлек его для себя Вилли, когда Нэнси Уиллис пырнула ножницами Родди Гриссома, а Валери Морган получила повышение.

Марк Ларкин наврал Нолану Томлину.

Нолан Томлин поверил ему.

Нолан Томлин избил меня.

Это было такое простое и экономичное решение, почти изящное, как формула из трех букв, раскрывающая загадку сотворения Вселенной.

Берете слегка неуравновешенного человека — «глюканутый» компьютер — и скармливаете ему неверную информацию. Что-нибудь обязательно произойдет: либо человек начнет кусаться, либо компьютер взорвется.

Это очень забавно.

— Ну, ты как, в порядке? — спрашивает меня Вилли.

Он звонит мне каждые два часа с работы, может быть, потому, что волнуется за меня, а может быть, потому, что ему скучно.

— Да все нормально.

— Сохрани несколько обезболивающих для общения со мной, чувак.

— Хорошо, только без начинки. — Он может их принять все сразу.

Он сообщает мне, что место Нолана еще никому не предложили. Он упоминает какого-то парня по имени Джон или Чад Барсад, и, когда я, все еще находящийся в опиумном угаре, спрашиваю его о реальности существования такого парня, Вилли кажется мне настроенным скептически.