Офисные крысы

— Ты знаешь, — говорю я, — Марк Ларкин сказал, что ты не справился бы с обязанностями Нолана Томлина.

— Он так сказал?

— Да. Я порекомендовал тебя для этой работы, но он ответил, что не думает, что ты потянешь.

— Вот говнюк. Я просто обязан сделать его!

Теперь, когда он думает, что Марк Ларкин считает его негодным для этой работы, он будет по-настоящему стремиться получить ее.

Напоследок Вилли говорит:

— Мне следовало бы заколоть пидора.

Хочется посоветовать ему воспользоваться ножом для вскрытия конвертов, но вместо этого я говорю ему «до свидания».

Забавно.

По-моему, именно в тот день я перестал принимать обезболивающее. У меня осталось около сорока капсул, и я положил их в аптечку. Однажды они могут сильно пригодиться.

Айви навещает меня как-то раз, и она похожа на ангела — такая добрая и заботливая, — за дымкой наркотического тумана я с трудом могу ее разглядеть и поэтому опасаюсь, что всего лишь представляю себе ее такой. Она присаживается на край постели, положив на нее одну ногу, а вторую оставив на полу, и шутит, что, возможно, из-за сломанного носа я стану симпатичнее. Я притворяюсь, что мне хуже, чем есть на самом деле… почему бы не выжать из данной ситуации как можно больше больничных и сочувствия?

Она рассказывает, что Бетси Батлер сообщила ей о новой вакансии редакционного сотрудника и что у нее есть шанс занять ее. Она закончила статью о «Невро Евро-Ахинее», которую выпустят в апрельском или майском номере. Я протягиваю к ней руку, но минутой позже осознаю, что она не держит ее.

Я должен кое в чем признаться: в тот день, когда я прошел сквозь ад, пытаясь дозвониться до Айви, я звонил и Лесли Ашер-Соумс.

— Ты хочешь встретиться и выпить чего-нибудь? — спрашивает меня Лесли.

— Завтра вечером?

— А как насчет того, чтобы через двадцать минут? — хихикает она, и кровь приливает к низу живота.

Возможно, она не такая уж холодная треска, думаю я и отвечаю:

— Сейчас буду.

Когда я приехал, то был застигнут врасплох, увидев там еще шестерых: двух мужчин и четырех женщин.

— Это мои друзья, — говорит Лесли, открывая мне дверь. (Это было похоже на вечеринку-сюрприз, за исключением того, что мне эти люди были не знакомы и это не был мой день рождения.) — А это — Захарий Пост.

— Всем привет, — говорю я, скорчив такую улыбку, словно объелся дерьма.

* * *

Если Айви не поднимет эту тему, то я тоже не буду вспоминать об этом. Мы просто забудем об этом или постараемся изо всех сил сделать вид, будто забыли.

Но на меня наводит ужас мысль, что однажды посреди рабочего дня она подойдет к моему столу, даст знак следовать за ней и на лестнице «А» поставит вопрос ребром: «Либо она, либо я».

Но бывают и такие времена — мужчины есть мужчины, как ни крути, они остаются свиньями, — когда я думаю: «Гм, эй, подожди… может быть, в моей жизни хватит места для них двоих! Может быть, у меня получится не попасться. У Лесли есть колли, так что с ней я могу встречаться не всегда, а у меня пусть останется Айви, которой отчаянно добивается ангельская, лучшая частица моей натуры. Может быть, у меня получится вытянуть этот „капитанский рай“».

Но это всего лишь опиумные грезы человека со сломанным носом, находящегося под воздействием обезболивающего.

Когда я выздоравливаю и возвращаюсь на работу, первое, что я вижу, — это как рабочий закрашивает краской жирное пятно от головы Нолана на стене нашего закутка.

— Здорово, что ты вернулся в строй, Захарий, — говорит Марк Ларкин. — Твой хобот не стал выглядеть хуже.

Он вводит меня в курс дела по материалу для раздела «В заключение» и по некоторым другим вопросам. Мне нужно по факсу взять интервью у одного сценариста, посетить недавно открывшийся второсортный ночной клуб, написать рецензии на две книги, пару заметок и отредактировать тонну бумаг.

— О, чуть не забыл! С завтрашнего дня у тебя будет новый сосед, — говорит Марк.

— Да, я так и подумал. И кто же это?

Немного поцокав и прищелкнув языком, он отвечает:

— Всему свое время, Пост.

В тот же день Вилли подходит ко мне и сообщает, что его переводят, о чем ему только что сказала Бетси, добавив: «Никому не говори до завтрашнего дня».

Мы обмениваемся несколькими шутливыми фразами (я называю его «сокамерником», он делает вид, что кидает в меня воображаемый мяч, потом мы решаем, что надо такое дело обмыть), но после того, как щенячьи визги заканчиваются, остается пронизывающее чувство опасности. Мы оба знаем, что это кратковременное затишье. Ощущение такое, словно все больше и больше растягивают резиновую ленту, и никто не может даже предположить, чем это все закончится.