Офицеры-2

Когда-то он, Сашка Гайдамак, пошел в военное училище, потому что для него это был единственный шанс не пропасть зазря — вырваться из свинства и беспросветного пьянства родной деревни. Он чуял в себе силу, хотел увидеть мир, мечтал о настоящем деле, о хорошем мужском ремесле. Все сложилось так, как он хотел. Даже лучше. Он стал сотрудником элитного силового подразделения внешней разведки. Ему почти тридцать лет, через десять лет он мог бы стать таким же суперпрофессионалом, как Командор, перейти из разряда исполнителей в разряд организаторов. Но для этого надо, чтобы Россия оставалась тем, чем она была с петровских времен, — сильнейшей державой мира, Империей, имеющей свои интересы на всех континентах. В такой стране Шуракен знал свое место. Пять лет подготовки, три года реальных действий — он вооруженный профессионал, разведчик особого назначения.

Ну и кому это все теперь нужно в этой разваленной стране? Родина, твою мать, за говенные бабки, к которым он и отношения-то не имел, долбанула психотропами так, что едва очухался. Чтоб с этим народом жить, надо быть или крысой, для которой все средства хороши, когда речь идет о выживании, или глистом, который известно, где живет и чем питается.

Как дальше жить? Где новая цель, новый фарватер?

От отчаяния и растерянности Шуракену хотелось то запить по-черному, то пойти крушить всю сволочь, какая подвернется, то послать все к черту, забраться в тайгу, вкопать в землю забор из цельных бревен в два человеческих роста и жить за ним как бог на душу положит. Прав был Командор, что не отпустил его домой. Не готов он еще к тому, чтобы вернуться.

Перегоняя обиду и ярость в элементарную созидательную энергию, Шуракен до ломоты в костях загружал себя физической работой. Он расчистил двор и, глядя на снежный вал, который он наворотил вокруг дачи, можно было решить, что тут поработал бульдозер. Котел парового отопления в доме был на газе, но для бани Командор заготавливал дрова. Расчищая двор, Шуракен обнаружил сваленные за баней бревна. Находка эта оказалась как раз то, что нужно. Шуракен вытащил из подсобки бензопилу «Дружба» и взялся разделывать бревна на ловкие чурбаки, которые затем раскалывались с одного удара топора.

Подъезжая к даче, Командор увидел дым над крышей бани.

— Глядите-ка, Иван Георгиевич, капитан баню затопил, — оживился Костя.

— Милое дело, — сказал Командор.

Шуракен вогнал топор в пень, на котором колол чурбаки, и пошел к «уазику». На нем был старый свитер, спортивные штаны и кроссовки — все с Командора, по габаритам они с Шуракеном соответствовали.

Командор вылез из машины, поднял меховой воротник летной куртки. Он был без шапки, лоб плавно переходил в плешь на макушке, четко обведенную границей еще довольно густых седых волос. Отвечая на рукопожатие Шуракена, Командор отметил, что лицо у парня отмякло, а раньше было, как сжатый кулак. Глаза прояснились.

«Ничего, Гайдамак молодец, прорвется», — подумал Командор.

— Красота-то какая, — сказал он, — снег белый, нетронутый, как девичья постелька. Нагородил сугробов, весь парадиз испоганил. А что баню затопил, это кстати.

Командор открыл заднюю дверцу «уазика» и вытащил большую сумку.

— Тут у ребят сука ощенилась. Я для тебя взял одного пацана.

Командор присел над сумкой, запустил в нее руки и вытащил дымчато-серого мохнатого щенка кавказской овчарки.

Поставленный на снег, щенок тут же пустил под себя лужу и на коротких толстеньких лапах подкатился под ноги Шуракену. Но не потому, что сразу признал хозяина: просто пара старых кроссовок была единственным родным, пахнущим человеком объектом, оказавшимся в поле зрения и обоняния.

— Е-мое! — Шуракен поднял щенка на руки, тот рявкнул, как плюшевый медвежонок.

Щенок был еще пуховый, но увесистый, от его тяжести возникало приятное ощущение теплого, здорового. Судя по всем признакам, пес из него должен был вырасти отличный.

— Спасибо, — сказал Шуракен. — Как его зовут?

— Не спросил. Сам назовешь как-нибудь.

К вечеру баня натопилась в самый раз. Парились втроем, но в нужный момент Костя накрыл, как полагается, стол и дипломатично исчез. Парень с понятием, он почувствовал, что Командору надо поговорить со своим сотрудником с глазу на глаз.

— Знаешь, чего я больше всего боюсь, Иван Георгиевич? — В бане они были на «ты».

— Да, знаю.

— Он мог не сразу погибнуть, — продолжил Шуракен, — там всего-то было метров сорок и джунгли. А если Егор не сразу погиб и черные до него добрались, когда он еще жив был? Там всего-то было метров сорок, а мы по фалу с пятидесяти десантировались.

— Послушай, Саня, нельзя об этом думать. Так многие сломались. Не могут забыть, начинают пить, чтобы полегчало. Сначала вроде действительно легче, а потом хуже становится. После Афгана такими отморозками все центры реабилитации полны. Но они были мальчишками, а ты зрелый человек, профессионал.

— Ты прав, Иван Георгиевич. Но я никогда не прощу себе, что не нашел Егора и не вытащил из джунглей.

— Каяться, Саня, будешь, когда придет твое время. А сейчас найди в себе мужество и закрой тему. Думай о том, как жить дальше.