Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

– Нетрудно очертить тяжелое положение, в котором мы находимся, всем известно, что мы окружены надвигающимися на нас карательными отрядами, но нужно вникнуть в психологию казаков в переживаемое время. Вот с месяц назад я объезжал все округа области; все меня радушно, не только наружно, но искренно приветствовали, а теперь, когда я призываю к защите края от надвигающейся на нас грозы, мои распоряжения не выполняются. Возвращаются с фронта наши казачьи части, приходят к нам, как будто в порядке со своими офицерами, но тотчас расходятся по своим станицам, не желая принять участие в защите. Вот и разберись в причинах: не то усталость от тяжелых переживаний на войне – хочется домой, не то уверенность, что большевики оставят их спокойно жить в своих хуторах и станицах; непонимание сущности захватившей в России власти, которая захлестнет их так же, как всю страну, и т. д. Между тем нельзя пропустить время: что нам возможно сейчас, то будет трудно, если не невозможно потом, когда сама власть установится, организуется, сформирует вооруженную силу для направления на нас.

Он замолчал.

Не зная, можно ли мне дольше занимать время атамана, я, чтобы прервать наступившее молчание, обратился с вопросом:

– А все же газетные листки, продающиеся на улицах города, описывают и теперь подвиги частей, на подступах к городу отбивающих напор красных банд.

– Так ведь это же горсточки мужественных людей, в большинстве молодежи, чуть ли не детей, – с горечью ответил Каледин, – почти каждый день мне приходится провожать в лучший мир убитых юных партизан. Фронтовые же казаки отсутствуют, хотя старики казаки и стыдят их.

Я встал, чтобы откланяться. На прощанье атаман сказал:

– Сейчас не могу воспользоваться вашим предложением о помощи, но если обстановка изменится, то, безусловно, обращусь и воспользуюсь вашим опытом и знаниями.

Мы распрощались. На меня все это произвело грустное впечатление. Каледин глубоко переживал драму, происходящую в душах казаков. Вместе с тем ему хотелось верить, и он знал, что болезнь кончится, близкие его сердцу, родные ему по крови донцы отрезвятся, но его тревожил вопрос – когда это произойдет? Сколько времени понадобится на выздоровление? Не будет ли поздно, когда большевики окрепнут…

* * *

Между тем положение в районе Новочеркасска и Ростова с каждым днем становилось все более и более тревожным. Большевики направляли силы на уничтожение «гидры контрреволюционного гнезда на Дону», где к тому же формировалась армия для борьбы с ними и куда собрались «быховские узники» с Корниловым во главе.

Каледин понимал, что, предоставляя здесь приют для формирования Добровольческой армии, он тем еще более навлекал на себя ярость коммунистов, но он был не только Донской атаман, но и глубоко понимающий обстановку русский патриот. И, несмотря на протесты некоторых местных политиканов, шел рука об руку с Алексеевым и Корниловым, для оказания отпора захватчикам власти в России.

Сужающееся кольцо наступавших на Дон красных делало проникновение сюда лиц, для усиления защитников, все труднее. Но нельзя и скрыть того, что массы офицеров, оставшиеся свободными от само-разбегающегося фронта, оставались глухи к призывам идти на защиту Родины. Правда, по разным обстоятельствам, многим откликнуться было трудно, а иногда и невозможно, но все же большинство предпочитали или скрываться, или бежать в районы, куда новая власть еще не распространилась, или стараться проникнуть в места, оккупированные немцами.

Это не давало нужного притока в формирующуюся Добровольческую армию, в командование которой вступил Корнилов.

Вместе с тем организация осложнялась тем, что одновременно нужно было вести борьбу для защиты последнего уголка на Дону, где происходило формирование. А сила ее едва достигала, вместе с прибывшими кадрами Корниловского ударного полка, нескольких тысяч с несколькими орудиями, правда, отборных и жертвенных воинов.

Оборона со стороны Харькова, Воронежа и Донецкого угольного района лежала на казачьих партизанах, а с юга и Таганрога – на добровольцах. Всего этого, конечно, было недостаточно, при скудном снаряжении и при самой скудной медицинской помощи.

К концу января 1918 года обстановка приняла катастрофический характер. Смелый казачий партизан есаул Чернецов[433], защищавший подступы с севера к Новочеркасску, был зарублен, отряд его почти уничтожен. Появился изменник, войсковой старшина Голубов[434], собравший своими посулами несколько сот казаков, с которыми передался красным. Новочеркасск оставался почти беззащитным.

Приближалась агония последнего пункта, столицы края и его управления. На заседании Донского правительства, 29 января 1918 года, где шли бесконечные разговоры, атаман не выдержал, сказал: «Довольно болтовни». Вышел в соседнюю комнату, откуда раздался выстрел.

Сердце прославленного начальника на войне и воля решительного атамана – не выдержали.

Бросать свой пост, скрываться Каледин не считал для себя возможным, но и попадать в руки большевикам не хотел.