Благодаря сильному огню и изнывая от жары и глубокого песка, цепь наша залегла. Надо отдать справедливость, красные стойко держались на своих позициях, несмотря на то что расстояние между нами значительно сблизилось. В это время со мной, пишущим эти строки, произошел следующий случай: находясь во взводе, как я уже сказал, на самом правом фланге эскадрона и полка, я невольно должен был поддерживать связь с правонаходящимися от меня, приблизительно в полуверсте, одесскими уланами[496]
. Воспользовавшись, что наши цепи залегли, я по канаве пошел вправо, желая установить хотя бы видимую связь с уланами; отойдя шагов 250 от своего взвода, я невольно в остолбенении остановился, увидев в 30—40 шагах от себя одного лежащего и другого стоящего на коленях большевиков; они над чем-то возились и, очевидно, меня не сразу заметили. Все это было столь неожиданно, и, сознавая, что я совершенно один, я чисто машинально выстрелил из винтовки, но промахнулся, и, желая дослать следующий патрон, получилось заклинение; бросив винтовку, я стал доставать из кобуры револьвер, но меткий выстрел моего взводного старшего унтер-офицера Миронова, идущего, как потом оказалось, следом за мной, предупредил мое желание, сбив наповал красноармейца, попав ему немного выше правого уха, другой же бросился бежать в кусты.Подойдя, мы нашли пулемет, замаскированный зеленью, который, как трофей, был отправлен к коноводам. В это время дружный крик «Ура!» 1-го взвода ротмистра Коптева поднял за собою весь эскадрон, и люди неудержимо бросились вперед. Красные не выдержали и, бросая свои позиции, стали отступать, местами переходя в паническое бегство.
Не прошло и двух-трех минут, по цепи передают: ротмистр Коптев тяжело ранен. Общий крик в цепи: «Кирасиры вперед!» – так и остался одним пожеланием… Они были далеко сзади. В то же время конная атака дивизиона кирасир на отступающую в панике пехоту к переправам дала бы колоссальные результаты. Повсюду попадались трупы и тяжелораненые красноармейцы. Дойдя со взводом до линии садов, я получил приказание пройти цепью сады, прочим же взводам спешить к переправам. Пройдя благополучно сады и выйдя на открытое место, я невольно стал свидетелем следующего эпизода. В 200—300 шагах от моего взвода, у самой кручи обрыва, почти спиной ко мне, стояли 2 человека и усиленно стреляли в сад. Видя только их спины, я не мог решить – наши ли это или красные, но сомнение тут же было рассеяно. Из садов, с сильной руганью, держа винтовку прикладом вверх, бежал корнет Гевлич и за ним несколько драгун. Еще момент, стреляющие люди бросили винтовки, подняв руки кверху. Но пощады уже быть не могло… удары приклада решили участь красноармейцев, и оба большевика мертвыми телами, оставляя кровавый след на камнях, катились вниз под обрыв.
Соединившись с корнетом Гевличем, мы вместе подошли к эскадрону, который в полуверсте влево, разбившись на отдельные группы, вел огонь по спасающемуся на плотах или попросту бросающемуся вплавь противнику. Удачный бой сильно подбодрил людей. Потери эскадрона, в сравнении с дотигнутым результатом, оказались невелики. Ротмистр Коптев тяжело ранен пулей в колено и 4 драгуна сравнительно легко. Кроме того – два кирасира-пулеметчика, временно приданных нашему эскадрону. Огонь всюду затихал, и только левее нас уланы Его Величества еще вели бой за обладание деревней Основой, выбивая ручными гранатами засевших красных в водокачке.
Вскоре у них наступило затишье, большевики были выбиты.
Эскадроны стали собираться, подошли коноводы. Испуганный житель начал выбираться из погребов и щедро приветствовал лейб-драгун, как своих избавителей. (Стали искать пленных, но их не оказалось, они не дошли до коноводов, что ясно говорили новые сапоги и гимнастерка на конвоировавших их драгунах.) Выставив наблюдения на обрывы, эскадрон стал варить обед, и ничего, казалось, не говорило и не напоминало о прошедшем бое.
Простояв часов до четырех, эскадрон был вызван в направлении Каховки, где, по сведениям, красные, подтянув свои главные силы, энергично повели наступление, заняв переправы. 1-й конный полк и эскадроны полковника Ковалевского, понеся большие потери (убитыми командира улан Ее Величества ротмистра Лишина и Конной гвардии корнета Артамонова, графа Стенбок-Фермора), принуждены были отойти, очистив при этом Каховку.