Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Следует иметь в виду, что в большинстве случаев ходатайства исходили от короля, подстрекаемого знатью, однако тот факт, что Парламент отказывается исполнить эти просьбы и фиксирует их истинных инициаторов, свидетельствует о его попытке в такой форме защищать короля от назойливости его окружения, отстаивая суверенитет королевской власти.

В этой связи приведенные в главе II факты вмешательства знати в вопросы комплектования парламентских кадров имеют одну общую, весьма важную черту, никогда представители знати не вмешиваются лично, действуя всегда от имени короля, заручившись его письмом-«даром»[350]. Тем самым знать признает, что у нее отсутствует законное право вмешиваться в дела Парламента, а необходимость заручиться королевским письмом говорит о заведомо отрицательной реакции парламентариев на открытое давление знати. Так, на вакантную должность в 1401 г. претендовали «многие достойные люди, тем не менее король по просьбе некоторых крупных сеньоров» остановил свой выбор на двух кандидатах: один — из окружения герцога Беррийского, другой — племянник епископа Мо (13 сентября 1401 г.). В этом случае Парламент не протестует, поскольку оба кандидата обладали необходимым набором качеств, а право короля назначать своих чиновников никто не отменял. Но вот королева таким правом уже не обладает, и на полях протокола о выборах Н. де Бай считает нужным приписать, что за того, кто получил больше голосов, ходатайствовала королева по настоянию своего окружения (1 декабря 1402 г.). Проведя очередные выборы, Парламент требует занести в протокол, «что Гектор де Бруфиньяк получил больше всех голосов, чтобы никто не смог вообразить, будто его приняли из расположения к графу д'Арманьяку, который вместе с другими сеньорами рекомендовал его» (11 апреля 1404 г.).

Разумеется, у знати были большие возможности воздействия на парламентариев, входивших в разветвленные семейные, политические и иные группы и кланы, опутавшие политическую жизнь страны[351]. «Едва ли можно найти прелата, или советника, или чиновника, либо клирика, будь то в университете, или в другом месте, или буржуа, который так или иначе не слыл бы принадлежащим к той или иной партии», — сетовал Жан Жерсон на рубеже XIV–XV вв.[352] Обратим внимание на скудость сведений о связи парламентариев со знатью, на их тщательное укрывание и воинственную риторику, призванную доказать независимость Парламента. В этом контексте скандал на открытии сессии 1407 г., когда все президенты отсутствовали, приобретает особую значимость, поскольку кроме первого президента Анри де Марля ни один из президентов не занимался делами Парламента, но, напротив, делами посторонних лиц, в основном знати. Именно поэтому ситуация квалифицировалась как «бесчестье и скандал (esclandes) короля, его суверенного Суда и его Двора» (12 ноября 1407 г.).

Сеньориальный элемент вытеснялся из практики Парламента и превращался в фактор чуждый, незаконный и скандальный. Укрепляя суверенитет королевской власти, Парламент внедряет в общественное мнение идею о независимости суда от любых иных властей, кроме верховной. Однако все это происходит в весьма кризисные для Франции годы, потворствующие скорее обратному процессу — уменьшению власти короля в связи с болезнью Карла VI. Парадокс: именно в этот период идет укрепление и расширение королевской власти, и роль парламентских чиновников в этом процессе была едва ли не решающей[353]. Безоговорочно признавая право короля вмешиваться во все вопросы Парламента, его чиновники не могли не осознавать, что передают себя в руки психически больного человека, значительную часть времени находящегося в недееспособном состоянии.

Но понимали ли они, что Карл VI болен? И как они к этому относились?