Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Неприятие Парламентом насилия за рамками закона и без участия суда стало причиной конфликта уже с момента установления правления бургиньонов в Париже. Бунт в Париже в конце мая 1418 г., открытие ворот города войскам герцога Бургундского освещаются так, что, читая свидетельства современников и труды историков, видишь только единодушие города. Но противники насилия были, и среди них — парламентские чиновники. Дело даже не в корпоративной солидарности (в числе арестованных «арманьяков» были и парламентарии). Город захлестнула волна насилия, по подозрению в симпатии к арманьякам было арестовано, а потом убито без суда свыше 800 человек. Выступить против толпы, назвать виновных в разжигании страстей было непросто. Париж в эти дни ликовал, народ встречал бургиньонов как освободителей от «тирании» арманьяков[170]. Но парламентские чиновники видели в этих увеселениях лишь нарушение порядка в городе: для них было достаточно и того, что Парламент не мог заседать более недели из-за беспорядков в городе. Когда же, опасаясь войск арманьяков, окруживших Париж, началась расправа с арестованными, тут Парламент начал действовать. Ги де Бар, назначенный бургиньонами королевским прево Парижа, при вступлении в должность вынужден выслушивать от Парламента «мнения, касающиеся мира, спокойствия и сохранения города и жителей Парижа», которые в письменном виде передаются ему для исполнения и «прекращения грабежей, арестов людей… без позволения суда» (31 мая 1418 г.). Парламент вновь и вновь посвящал заседания обсуждению ситуации, пытаясь что-то предпринять «для успокоения жителей Парижа, для сохранения и единения королевства» (6 и 8 июня 1418 г.).

Последний всплеск «народного гнева» пришелся на 20 августа 1418 г., когда подстрекаемые лозунгами о «дурных правителях» толпы горожан взломали ворота Большого и Малого Шатле для расправы над заключенными. Показательно, что среди прочего в городе росло и недовольство Парламентом, который «затягивает» решение дел о каждом арманьяке, и в числе других акций парижане намеревались «обвинить без приговора людей суда в небрежности или коррупции, в незнании или утаивании», что в этой ситуации означало политически ангажированный суд. В итоге чиновники были вынуждены не только прекратить на несколько дней работу, но и спрятаться, дабы не попасть в руки толпы. Не случайно секретарь сообщает о выдаче 8–9 заключенных с условием, что тогда люди разойдутся и прекратят расправы, и хотя они «обещали и поклялись их передать в руки суда или прево Парижа, не убивая… без долгого промедления убили» (20 августа 1418 г.). Политические расправы взволновали наконец и людей герцога Бургундского, который вскоре отмежевался от страшных последствий преданности бургиньонам, осудив действия зачинщиков бунта и даже организовав 26 августа показательную казнь наиболее кровожадных, среди прочих — и Капелюша, знаменитого палача Парижа[171]. Лишь в этом смысле позиция Парламента, который не побоялся в разбушевавшемся городе, обезумевшем от вседозволенности, заявить, что это безобразие и позор, была сходна с действиями герцога Бургундского[172].

Кстати, последний, развязав войну убийством противника, теперь примерял на себя роль миротворца и защитника законов: 30 августа 1418 г. он отмежевался от действий бургиньонов в Париже и поклялся помогать суду королевства. Но прежде Парламент пригласил лейтенанта королевского прево Парижа и прокурора Шатле, чтобы заявить о «безобразиях и скандале, происходящих в Париже… и опасностях, которые могут из этого последовать». Здесь же вновь, как весьма опасный прецедент, повторены слухи о готовившемся «обвинении… людей суда в небрежности, незнании и коррупции». От имени Парламента первый президент приказывает королевскому прево «так об этом позаботиться, как положено в подобных случаях… иначе Парламент об этом позаботится своей властью, как и положено, ибо управление королевством… может хорошо и длительно осуществляться только при помощи суда» (22 августа 1418 г.). Так Парламент напомнил герцогу Бургундскому и его сторонникам о первопричине, что породила чудовище политических расправ в Париже — убийстве без суда герцога Орлеанского 23 ноября 1407 г. И герцог Бургундский не мог не расслышать и упрек, и угрозу.