Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

И именно поэтому к Парламенту апеллировали обе враждующие партии, как уже упоминавшийся Филипп де Невер, брат Жана Бургундского, когда в Париже поговаривали о том, что он повесил королевского сержанта, который привез ему вызов в суд по делу о владениях в Куси (сержант был найден на дороге повешенным, а рядом с ним валялись обрывки разорванного письма), и, испугавшись, граф де Невер оправдывается тем, что он «почитает Бога, всех святых, суд и короля», что «он слишком стар для таких дел», и что «ему лучше было бы умереть, чем совершить подобное» (16 августа 1409 г.). Или арманьяки, чьи письма о том, что «честь короля, его суд и состояние королевства и общего блага ущемлены и попраны», обсуждались 9 сентября 1410 г.

Такие обращения косвенно подтверждают значимость для партий заручиться поддержкой Парламента, хотя он всячески уходил от прямого ответа. Так, 20 мая 1412 г. герцог Орлеанский, с целью объяснить свои действия Парламенту, использует в качестве гонца некую «бедную женщину из деревни в области Дюнуа» (ей обещали, что если она доставит письмо, ее мужа, которого держат под стражей в гарнизоне Шатоден, отпустят); а 23 мая 1412 г. гонцом был уже «добрый старый крестьянин». Однако Парламент решил оба письма отправить королю и его совету, «полагаясь на их решение».

Точно так же Парламент поступил и с письмом герцога Бургундского, присланным в Парламент 28 ноября 1414 г., в котором он «жалуется, что жители городов Шалон и Витри… не пустили его внутрь городов, не продали ему продуктов за его деньги», ссылаясь на королевские приказы.

Почему же обе партии обращаются в Парламент? Тем более что Парламент передает все письма в Королевский совет. Видимо, для обеих партий важен общественный резонанс своих действий, они хотят оправдаться перед учреждением, призванным защищать право всех подданных на «справедливость».

В то же время Парламент вел активные действия ради прекращения войны, даже невзирая на запреты, поскольку мир воспринимался им как основное достижение верховной власти, в первую очередь судебной[180].

Парламент не был нужен для оправдания политического насилия, зато использовался властью для попыток восстановить мир и законность в стране. В ответе короля на письмо принцев, требующих суда над убийцами Людовика Орлеанского, 20 июля 1411 г. сказано, что письма эти были прочитаны «в нашем присутствии и многих нашего дома и Совета и Палаты Парламента в большом количестве», и заявлено однозначно, что «если не смогут найти… доброго согласия и мира, готовы… совершить добрый суд и такой, что ни вы, ни другие не будут иметь повода печалиться из-за несвершения суда»[181].

Утверждая образ верховного суда как защитника порядка, Парламент действовал против нарушителей мира в областях Франции. Так, 4 сентября 1409 г. в Парламенте слушался доклад помощника бальи и королевского прокурора Витри о «многих преступлениях, проступках и нарушениях, совершаемых в бальяже Витри многими крупными сеньорами и другими… чтобы об этом позаботились». Тогда же были вызваны в Парламент бальи и королевский прокурор Шомона, «чтобы найти способ арестовать некоторых преступников, из-за которых могут произойти большие беды в Шампани». О том, что именно решили, не говорится, дабы «сохранить в тайне». 17 декабря 1409 г. Парламент призывает королевского прокурора и сержантов из Пуату для обсуждения действий «против герцога Беррийского» (партия арманьяков). Вот когда пригодилось Парламенту правило секретности заседаний: ему приходится действовать «против всех» и поэтому осторожность была совсем не лишней. Однако вскоре Парламент сталкивается с противодействием окружения короля, втянутого в борьбу партий и использующего верховный суд в своих целях. На заседании 20 января 1412 г. говорится, что «многие обращались в суд и возбуждали дела против некоторых капитанов и других чиновников нашего короля, но они не решались в Парламенте до сих пор по причине писем от короля». Парламент направляет представительные делегации одновременно ко всем главным лицам страны — канцлеру герцога Бургундского, канцлеру герцога Гиеньского, Людовику Анжуйскому, Дофину, королевскому прево Парижа, — дабы «узнать намерения сеньоров Франции» и, главное, требовать, «чтобы, если нет особых препятствий, из-за которых не могут свободно говорить с королем и сеньорами, Парламент мог бы свободно и беспрепятственно вершить суд». Как подчеркивает Парламент, вместе с делегациями пошли и «почтенные люди от университета и буржуа Парижа» в стремлении «показать авторитет и благо этой палаты для чести короны и выгоды подданных».