Офицеры власти. Парижский Парламент в первой трети XV века

Новые обращения в Парламент о действиях враждующих сторон встречали один и тот же призыв — садиться за стол переговоров. Это же Парламент постоянно советует окружению короля, не имея больше возможности говорить с ним самим (13 июля 1413 г.)[185]. На заседании 2 августа 1413 г. собрались все палаты Парламента, чтобы обсудить, с какими предложениями поедет делегация на переговоры о мире в Понтуаз к герцогам Беррийскому и Бургундскому, «имея для этого достаточные полномочия». Предложения со стороны арманьяков были присланы в Парламент накануне, и в ходе их обсуждены были даны рекомендации с учетом мнения приглашенных — Парижского университета, церковных иерархов, глав Палаты счетов, купеческого прево города. Обсуждения шли долго и сложно, единое мнение стольких политических сил вырабатывалось с трудом; особенно медлил университет. Тогда Парламент решает (3 августа 1413) дать свое мнение, не дожидаясь остальных, и «пойти с Университетом, если он захочет пойти, или без него, если не захочет, просить выслушать их ответы… учитывая очевидную опасность» положения в стране. Возможно, такая позиция Парламента повлияла на крутой поворот, совершенный университетом: 4 августа в Королевский совет во дворец Сен-Поль пошли все чиновники Парламента, представители университета, Палаты счетов, капитула Парижа; здесь же были и Дофин, и герцог Беррийский, и другие сеньоры. От имени делегации выступил мэтр теологии Парижского университета, взяв слова из Псалма «Просите мира Иерусалиму», он выразил единое мнение в отношении заключения договора, «что это добрый, справедливый и святой мир и должен быть заключен, и заключить его может только король». Вслед за этим по городу разнесся клич, и тысячи людей, «пешие и конные… буржуа и горожане Парижа», подтянулись к королевскому дворцу, «чтобы просить мира и отказа от войны».

О том, с какой тщательностью Парламент готов был следить за соблюдением мира, можно судить по программе мер, которую он разработал ради сохранения статей мирных договоров в Понтуазе и Осерре, заключенных с участием Парламента, на заседании 30 октября 1413 г.; и вообще судить, каковы те меры, которые Парламент в состоянии использовать для поддержания мира в стране. Проект поражает обстоятельностью: заставить всех имеющих власть, светскую и духовную, присягнуть этому миру, и требовать от них пресекать любую попытку словом и делом нарушить статьи договора; крупные сеньоры должны «изучить внимательно в их Советах договор, которому они и их главные советники клялись… чтобы эти договоры соблюдались по форме и по содержанию… и если эти советники увидят или узнают, что их сеньоры или другие делают или хотят сделать что-то против этих договоров или части их, пусть они предупредят или остановят сеньоров». Так же должны поступить все бальи, сенешали, прево, эшевены и коммуны королевства; для них предусмотрена специальная мера: имена и фамилии всех принесших клятву «будут записаны общественным лицом и переданы как можно быстрее канцлеру для хранения в Казне короля или другом месте». Все эти чиновники, имея на местах судебную власть, обязаны наказывать «всех подданных, нарушающих этот мир, или ропщущих и говорящих вещи, которые могут стать причиной, поводом или прикрытием нарушения мира». Здесь предусматривались и обычные стимулы для доносительства: «Всем, кто справедливо и без обмана заявит о нарушителях мира… отдавать ⅓ штрафа, на который будет осужден нарушитель». К бдительности призываются и церковные суды. Особенно строгие меры против «нарушителей мира» предлагаются для Парижа как столицы: здесь квартальные, пятидесятники и десятники должны следить, чтобы в городе не было никаких «собраний или волнений», и даже назначаются к прево Парижа 30–40 «добрых сержантов», которые должны будут объезжать город и таверны, «чтобы подслушивать, нет ли где ропота или разговора, который может быть причиной нарушения мира».

Столь тщательная и до деталей разработанная программа действий выдает не только стремление Парламента любой ценой удержать хрупкий мир, но и его бессилие против разгула политических страстей. Ну что дадут хранящиеся в Казне списки присягнувших, если те не верят в честность противной стороны? И что могут 40 сержантов в море таверн и других общественных мест, где собираются бургиньоны в пробургиньонском Париже? Эту программу принято считать звеном в установившемся в Париже тираническом правлении арманьяков. Но нельзя не видеть за политическими задачами момента извечную мечту парламентских чиновников хоть как-то закончить распрю «сеньоров» в стране, пусть и ценой доносов и угроз. Говорить о жестокости или незаконности мер, предложенных Парламентом, и не видеть отчаянности этих мер и их невыполнимости в ожесточившемся обществе — значит не понимать реальной ситуации в тот момент в стране.