Я знал, что папа старался сделать как лучше для меня и лишь хотел убедиться, чтобы я всегда был на высоте, чем бы ни занимался. Я не просто искал ему оправданий в своей голове. В этом было гораздо больше, чем лежало на поверхности. Он не мог заниматься всем, что делал, и быть в этом лучшим, не будучи сконцентрированным, а я ослабил свою концентрацию. Он с самого начала упоминал про красную – во всяком случае это то, что я говорил себя.
Вопрос в том: а была ли у нас вообще красная дорожная сумка?
Утро пятницы.
Блядь, я обожаю пятницы.
А уж пятницы, когда Румпель входила в школу, идя рядом со мной, были в десять гребаных раз лучше, чем любая другая пятница в моей жизни.
После того как она выбралась из машины, я обнял ее одной рукой за плечи и искоса ухмыльнулся в ее сторону, провожая в здание. Ко мне подходила куча народу и желала удачи в сегодняшней игре, и казалось, будто гигантская цифра с моим номером «один» у меня на груди сияла как чертов луч маяка. Можно было подумать, что так и было, судя по тому, как она притягивала ко мне народ. От этого по моей коже побежали приятные мурашки, и от того, что Румпель разделяла это со мной, все казалось еще более офигительным.
Когда мы остановились у моего шкафчика, вокруг собралась толпа. Я прижал Николь поближе, в то время как все болтали о последней игре, в которой мы играли со школой Престон Хай, разгромив их со счетом 2:0. Николь лишь прижалась ко мне и особо ничего не говорила. Что ж, по правде сказать, никто и ей ничего не сказал.
Наконец народ разошелся, и мы смогли перейти к ее постапокалиптическому шкафчику, а затем и к ее первому классу. Я остановился за дверью и облокотился спиной о стену коридора. Положил руки ей на бедра и приблизил к себе. Она подняла взгляд и прихватила зубками нижнюю губу.
– Ты все еще собираешься приготовить мне завтра ужин, малышка? – спросил ее.
– Да… думаю, приготовлю, – ответила она. – Я подумывала приготовить что-то из итальянской кухни, ведь она папина любимая. Ты любишь итальянскую кухню?
– Обожаю, – сказал я, скользнув руками вверх по ее бокам, поднимаясь к плечам, а затем вниз вдоль рук. Достигнув ее запястий, я оплел их пальцами и прижал к ее бокам. У нее за спиной я заметил хитрый взгляд Джереми и его поигрывание бровями.
Наклонился и коснулся губами ее лба. Я уже пару раз так делал в школе, но, честно сказать, начинало казаться, что этого недостаточно – словно это не то, что настоящий бойфренд сочтет достаточно удовлетворительным. Я до сих пор не поцеловал ее по-настоящему на людях…
…а мне хотелось.
Я склонил голову на бок и вдохнул аромат ее волос.
– Что ты делаешь? – тихо спросила она.
Не ослабляя хватки на ее запястьях, я завел свои вытянутые руки себе за спину, что заставило ее тело прижаться к моему. Потер тыльную сторону ее ладони большими пальцами.
– Просто изображаю пилигрима, – мягко сказал я, еще ближе склоняясь к ней. Слегка коснулся ее подбородка губами, затем оставил легкий поцелуй на скуле, медленно двигаясь в сторону уха.
– Изображаешь пилигрима? – переспросила она, и я почувствовал, как она затрепетала.
– Ммхмм, – мурлыкнул я у ее ушка. – Вот губы – пилигримы: грех такой, сейчас готов смыть нежный поцелуй60.
Я чуть сильнее сжал ее руки и поместил их себе на грудь, прежде чем вновь обнять ее.
– Губам, святая, счастье то открой, что есть у рук, – прошептал я и прижал свои губы к ее.
Снова теплые…
Снова мягкие…
Я мог бы растерять весь здравый смысл, когда ее губы коснулись моих. Ее пальцы двинулись вверх по моей груди и устроились на моих плечах, она ответила на поцелуй, подстраиваясь под мой легкий нажим и чуть склонив на бок голову, чтобы принять меня. Я обернул руку вокруг ее талии, чтобы иметь возможность сильнее прижимать ее к себе, а ладонью второй – провел вверх по ее руке и коснулся щеки.
– Кхм! Мистер Мэлоун…
Я открыл глаза и искоса глянул на говорившего. Рядом с нами стоял низкий, приземистый мужчина с коротким, широким галстуком, но я не мог припомнить имя говнюка. Может Малькольм?
– Я занят, – прорычал ему.
– Томас… – пробормотала Николь и постаралась немного отстраниться, но я крепко держал ее. – У нас будут неприятности.
– Нет, не будут, – ответил я, вновь целуя ее. Моя рука переместилась ей на затылок, и я притянул ее ближе, вместе с тем склоняя голову набок в противоположную сторону. Ее губы были такими теплыми и ощущались так приятно. Я завершил поцелуй, моргнул и заметил, что этот Малькольм все еще пялился на нас. Чуть громче продолжил: – Потому что, если он скажет еще хоть одно гребаное слово, то уже до конца дня я заверну его яйца в извещение об увольнении.