Огюст Бланки

Скажем прямо, слабое утешение и смутная надежда для узника Венсеннского замка. Обрывочные сведения, доставляемые Бланки матерью, рисовали безотрадную картину политической эволюции. Республика, ради спасения которой якобы и пришлось расправиться с рабочими в июне, идет к упадку. Теперь она ликвидирует и другую свою опору — поддержку мелкой буржуазии. Ее представители в рядах Национальной гвардии недавно яростно подавляли пролетариат, защищая свою собственность. Но Учредительное собрание теперь голосует за строгое взыскание долгов и обрекает на разорение десятки тысяч лавочников и других мелких буржуа. Оказывается, они спасли собственность, но не свою, а крупных капиталистов и банкиров. Собрание разрабатывает и принимает новую конституцию. Ледрю-Роллен заикнулся было о том, чтобы упомянуть в ней о «праве на труд», провозглашенном Временным правительством весной. Но ситуация изменилась, и «право на труд», объявленное мятежным девизом, отвергается. Однако самое опасное в том, что конституция открывает дорогу восстановлению монархии. Учреждается должность президента, получающего всю реальную власть. Его будут выбирать прямым голосованием, а он станет носителем суверенитета нации.

Это положение конституции имеет тем более зловещий смысл, что на политической сцене выдвигается на первый план фигура «племянника своего дяди» Луи Бонапарта. Еще при Луи-Филиппе он два раза устраивал заговоры для захвата власти. Но его опереточные авантюры не воспринимали серьезно. Теперь положение иное. Отменен закон о вечном изгнании семейства Бонапартов из Франции. Республика сумела с помощью республиканцев из «Насьональ» и «Реформ» необычайно быстро потерять надежную почву, оттолкнув от себя и рабочих, и крестьян, и городскую мелкую буржуазию. А Бонапарт обещает что-нибудь всем, даже рабочим! Ведь он заранее сочинил брошюру о борьбе с бедностью. Крестьяне, болезненно задетые тем, что республика обложила их добавочным налогом, мечтают о возрождении империи. Персона Луи-Наполеона растет на глазах.

Среди мелкобуржуазных демократов и республиканцев царят уныние и растерянность. Теперь они горько сожалеют, что допустили в июне расправу с рабочими. Память об июньском побоище не перестает тревожить совесть многих. 3 октября на собрании в редакции газеты «Пепль» Жозеф Прудон выступил с таким саморазоблачением:

— Что касается лично меня, то память об июньских днях будет лежать на моей душе вечным тяжким бременем, укором для моей совести. С болью признаю: до 25 июня я ничего не предвидел, ничего не знал, ни в чем не разобрался… Я, как и вы и как столько других, был болваном. Я по парламентскому тупоумию не сумел выполнить свой долг народного представителя. Я был там, чтобы видеть, и ничего не видел; я был там, чтобы бить в набат, и молчал! Я поступал как собака, которая не лает при приближении врага. Я, избранник плебса, журналист пролетариата, обязан был не оставлять эту массу без руководства и без совета…

Из дальнейших прочувствованных слов Прудона выяснилось, что он видел свою обязанность в том, чтобы убедить рабочих не браться за оружие и ничего не требовать от правительства. Но и теперь он действовал ничуть не умнее и не принципиальнее. Он даже всерьез заводил речь о том, не поддержать ли на предстоящих президентских выборах кандидатуру Бонапарта. Но в конце концов ему пришлось склониться в пользу кандидата всех социалистических сил Франсуа Распая, отважного революционера, ученого-химика, человека левых, но очень сумбурных взглядов. Хотя на частичных выборах в собрание в сентябре Распай неожиданно победил, реальных шансов на избрание его президентом не было. Тем не менее его кандидатура была путем к объединению всех социалистических сил, даже к союзу рабочих с частью мелкой буржуазии. Поэтому Бланки, оставаясь в своей камере в Венсеннском замке, начинает не только интересоваться политической борьбой в стране, но активно вмешиваться в нее. Поразительна эта его способность не отказываться от борьбы даже при самых ничтожных шансах на успех. В самом деле, что он мог практически сделать, располагая лишь возможностью передавать друзьям на волю с помощью матери одно-два письма? Но Бланки решил не упускать и этой возможности. На этот раз его политическую тактику нельзя не признать правильной. Бланки считал, что наряду с бескомпромиссной борьбой против Луи Бонапарта и кандидата правых республиканцев генерала Кавеньяка главный удар надо наносить по кандидатуре левых республиканцев, выдвинувших Ледрю-Роллена. Дело в том, что этот левый деятель играл особо подлую роль на всем протяжении революции 1848 года. Она заключалась в том, что он привлекал мелкобуржуазные революционные силы идеей продолжения якобинской традиции 1793 года. Но на деле он затем подчинял их интересам крупной буржуазии. И вот теперь, на предстоящих президентских выборах, Ледрю-Роллен снова раскалывал левые силы, мешал формированию единой социалистической партии вокруг кандидатуры Распая.