Огюст Бланки

Сам Бланки в какой-то мере сознавал свою историческую роль. Разве случайно, явившись в Париж, он сразу поднял красное знамя в противовес трехцветному, знамя пролетарское против буржуазного? Но его пришлось склонить. Не было еще достаточно могучих рук, чтобы крепко держать его. Французский рабочий класс еще находился в младенческом состоянии. Поэтому все последующие этапы событий — выступления 17 марта, 16 апреля, 15 мая — означали следовавшие одно за другим поражения рабочих. Избежать их было нельзя. Поэтому Бланки все это время придерживается осторожной, сдержанной линии. Он даже поддерживает Временное правительство, хотя оно вело дело к поражению революции. А тут еще злосчастная история с «документом Ташеро». Можно только удивляться выдержке Бланки, его способности трезво оценивать ситуацию не столько строгим логичным анализом, сколько чувством, интуицией.

И снова тюрьма, куда до Бланки доходили лишь обрывочные, скудные сведения о том, что происходило рядом, за толстыми стенами Венсеннского замка. А там развертывалась последовательная подготовка к окончательному разгрому революционного рабочего класса. Новый военный министр генерал Эжен Кавеньяк стягивал к столице войска. Реакционное Учредительное собрание делало свое грязное дело. Уже 16 мая ликвидировали Люксембургскую комиссию, которая до этого использовалась для одурачивания рабочих химерами Луи Блана. Быстро свели на нет и принятое ранее решение о сокращении рабочего дня. Сразу взялись и за Национальные мастерские, в которых числилось свыше 100 тысяч рабочих. Их уничтожение поручили монархисту и иезуиту графу Фаллу, который начал действовать поистине иезуитскими методами. Сначала перестали записывать в них новых безработных. Потом предложили молодым рабочим вступать в армию. Рабочих Национальных мастерских стали посылать в провинцию землекопами. Они поняли смысл наступления против них и все с большим подозрением относились к маневрам правых в Учредительном собрании. 4 июня произошли дополнительные выборы в собрание. Неожиданно избранными в Париже оказались социалисты вроде Леру и Прудона. Но эти люди не способны были защищать рабочих, они витали в мире иллюзий. Зловещим симптомом оказался неожиданный успех Луи-Наполеона Бонапарта, избранного сразу в четырех округах. Ничтожный человек с именем, овеянным чужой легендой, привлек недовольных, отчаявшихся и изверившихся людей. Бонапартисты сразу же развили бешеную агитацию, почуяв выгодную конъюнктуру.

Между тем правые сочли себя достаточно усилившимися, чтобы начать решающую схватку с рабочими. Отдаются приказы, означавшие роспуск Национальных мастерских, дававших хотя бы кусок хлеба безработным. 23 июня началось восстание рабочих, восстание без вождей, без программы. Это был взрыв возмущения 50-тысячной массы, выражение отчаяния и негодования. Восставшие сражались с таким героизмом против втрое превосходивших их сил, что правительство охватила паника.

Первая великая битва пролетариата против буржуазии кончилась поражением. Войска генерала Кавеньяка подавили восстание с чудовищной жестокостью. Точное число убитых неизвестно, наиболее вероятной представляется цифра в 15 тысяч, к которым надо прибавить многие тысячи заключенных в тюрьмы и отправленных в ссылку. В течение нескольких недель Париж, особенно в его восточных районах, казался городом, в котором будто какая-то чудовищная эпидемия унесла большую часть жителей и превратила улицы в пустыни. До Бланки, запертого в Венсеннскую крепость, доходили смутные сведения и отзвуки пушечной канонады. Как и в феврале 1848 года, в июне среди восставших снова не оказалось их вождя, хотя имя его часто вспоминали на баррикадах…

Бланки оставалось лишь мрачное удовлетворение от сознания того, что его пророчества, еще несколько недель назад казавшиеся кошмарным видением, осуществились. Он размышляет о судьбе Франции и ее народа, о республике и социализме. Вот тогда он и приходит к заключению, что республика сама по себе ничего не дает для реального улучшения участи трудящихся, что республика, чтобы стать благом для всех обездоленных, должна быть социальной республикой. Но что это означало бы на практике? Бланки не мог да и не хотел искать ответа на этот вопрос. Еще менее определенной казалась ему его собственная роль в неизбежных грядущих битвах. В это время он не верил, что сможет каким-то образом влиять на события, переживаемые Францией. Враги превратили его в мифическое пугало и заперли в камере, отрезав от внешнего мира. Но что говорят и думают о нем, если само имя Бланки сделали символом какого-то ужасного зла для подавляющего большинства населения Франции?

В августе 1848 года друг Бланки доктор Лакамбр задумал опубликовать биографию Бланки, которая явилась бы ответом клеветникам, восстановлением его истинного облика взамен того извращенного представления о нем, которое давали публике. Бланки пишет Лакамбру 12 августа 1848 года: