Огюст Бланки

Но провал побега сам по себе явился страшным ударом для тех, кто уже ощущал вкус вожделенной свободы. От радостной надежды они мгновенно переносятся к ужасному состоянию мрачного отчаяния. Все кончено, а счастье освобождения казалось таким близким! Невыразимая горечь, чувство катастрофы, гибели повергают Бланки, Барбеса, Бернара, Юбера, как и их друзей, в бешенство безнадежности. Открытая война не на жизнь, а на смерть вспыхивает с новой силой между узниками и охраной. Бернар Ноэль бьет стражника ногами. Многие ломают мебель, крушат решетки. Бланки бросает в надзирателя поленом… Но на каждый такой удар скованных неволей, отчаявшихся людей тюремщики отвечают стократными ударами изощренных наказаний. Лето 1842 года Бланки и многие другие проводят в мучительных, раскаленных «ложах» чердака. Урезают и без того жалкий рацион питания узников. Даже некогда цветущий Барбес с его могучим здоровьем страдает кровохарканьем и дрожит в припадках лихорадки. Бланки в письме к Фюльжансу Жирару просит его хоть чем-то помочь Барбесу. Оппозиционные газеты поднимают шум, и в январе 1843 года истощенного Барбеса перевозят в тюрьму в Ним, где более мягкий климат восстановит его здоровье.

Бланки остается в Мон-Сен-Мишель, хотя сам в еще более жалком состоянии. Он мучается горловой чахоткой, болями в желудке, превращается в жалкую развалину. Он равнодушно глядит на маленькое кладбище у подножия скалы, которое, как он знает, нетерпеливо ждет его… Апатия, тоска, прострация. Но книги, работа мысли, иллюзии, мечты спасают его. Он много пишет, пишет без конца то, чего никто никогда не прочитает. Время как бы остановилось, будущего нет.

Но вот неожиданный проблеск в его монотонной полужизни-полусмерти. Проблеск прошлого. В октябре 1843 года приезжает сестра Бланки мадам Барелье с его шестилетним сыном Ромео (Эстевом), и отец видит из-за решетки камеры, как его очаровательный ребенок гуляет по платформе «скалы Готье». Снова просыпаются призраки короткого прошлого счастья, обостряя горькую радость от этой картины. Неужели у него не проснулось сожаление о том, что он мог бы все это не потерять, сохранить жизнь Амелии и жить спокойной жизнью нормального человека, если бы не встал на свой путь, явно гибельный, по мнению почти всех? Нет никаких следов, никаких, даже косвенных, случайных, непроизвольных симптомов сожаления или признания ошибочности избранного им пути. Никогда. Ни в дни пребывания в Мон-Сен-Мишель, ни позже…

Наступает зима. Громче становится рев штормового моря, грохот прибоя, сильнее порывы северного ветра, проникающего в камеру, где они смешиваются с чадом дымящейся печи. Бланки болен постоянно. Его терзают ноющие кости позвоночника, новое обострение болезни горла, он бьется в непрерывных приступах кашля. Дело доходит до того, что этот никогда не жалующийся на судьбу человек сам просит Фюльжанса Жирара прислать муниципального врача, ибо тюремный врач заинтересован не в исцелении узников, а скорее наоборот… Но под нажимом коллеги и перед фактом явного угасания больного и он вынужден подписать заключение о необходимости перевода Бланки в тюрьму, расположенную в месте с лучшим климатом. Друзья хлопочут о юге, но министр внутренних дел выбирает тюрьму в городе Тур, куда Бланки отправляют 18 марта 1844 года. По этому случаю вновь приехала сестра с его сыном. С полными слез глазами, в ужасе смотрит она, как два жандарма выносят Бланки в соломенном кресле и укладывают его в повозку. Они спокойны за заключенного: не только бежать, но и пошевелиться он не в состоянии. Группа крестьян с удивлением смотрит на этот живой труп, в который превратили здорового человека четыре года и сорок дней пребывания в Мон-Сен-Мишель.

ПРОБУЖДЕНИЕ

— Этот долго не протянет, — сказал начальник исправительной тюрьмы в Туре, взглянув на нового заключенного. Но он вовсе не был заинтересован, чтобы Бланки умер в его тюрьме. Власти в Париже тем более опасались этого. Ведь оппозиционные газеты немедленно используют такой факт против правительства Гизо. В конце апреля 1844 года Бланки переводят в больницу для безнадежно больных и престарелых. И хотя он не в состоянии даже поднять голову, а не только бежать, к нему приставили постоянного полицейского агента.