Огюст Бланки

Тогда Бланки прямо касается «документа Ташеро», указывает на его сфабрикованный характер, но заключает, что этот вопрос должен быть исчерпан в другом месте. Это поддерживает своей репликой и Флотт. Ему снова возражает Барбес, говоря, что не может своим молчанием соглашаться с ложью, которую произносят в его присутствии. В конце концов участники внезапного спора на скамье подсудимых соглашаются в том, что здесь не место сводить счеты и стирать свое грязное белье в присутствии врагов. Бланки продолжает речь, заканчивая ее такими словами:

— Итак, я заключаю. Я заявляю, что в обвинении нет ни малейшего, ни одного элемента доказательства, и если судебный приговор может быть вынесен, то я назову такое правосудие осуждением по заранее принятому решению, я назвал бы его даже бесчестьем и позором истории.

Председатель суда спрашивает, не хочет ли кто-либо из обвиняемых сказать что-либо. И тогда встает Барбес и начинает длинную обвинительную речь против Бланки. Случилось именно то, чего намеренно добивался прокурор, который в своей речи как бы случайно упомянул «документ Ташеро». Вспыхивает ожесточенная перепалка между подсудимыми, главным образом между Бланки и Барбесом. Инициатором этого позорного инцидента был исключительно Барбес. Он начал напоминать все спорные детали, связанные с «документом Ташеро». Бланки, естественно, вынужден был отвечать, хотя он делал это в значительно более сдержанной форме. Но преданный друг Бланки Флотт ведет себя иначе и кричит Барбесу:

— Вы покрыли себя сегодня позором!

— А я тебе скажу, — отвечает Барбес, — что ты лакей одного субъекта, но воображаешь себя республиканцем!

— Подожди, — грозит Флотт, — я с тобой еще разделаюсь, а пока — довольно...

Долго, тягостно долго продолжалась эта тяжелая сцена распри между революционерами, которую с удовлетворением созерцали их общие враги. Барбес, поддавшись обуревавшей его давно ненависти к Бланки, утратил всякую способность контролировать свои слова. Вражда между революционерами всегда была и всегда будет самой большой радостью для их общих врагов. И на этот раз они такую радость вкусили сполна...

2 апреля 1849 года Верховный суд объявил приговор. Шесть обвиняемых были оправданы, другие признаны виновными. Барбеса и Альбера осудили к изгнанию, но потом заменили это наказание тюремным заключением. Собрие получил семь лет тюрьмы, Распай — шесть, Флотт и Кантин — по пяти. Бланки приговорили к десятилетнему тюремному заключению.

Почему же он получил наибольшую меру наказания? Ведь он не призывал к разгону Учредительного собрания, как Юбер. Не составлял списков нового правительства, как Собрие. Не учреждал нового правительства в Ратуше, как Барбес и Альбер, и не издавал от его имени декреты... Его осудили на максимальную меру наказания исключительно из-за того, что он представлял, воплощал самую левую, революционную, социалистическую тенденцию революции 1848 года. Суд в Бурже признал таким образом совершившийся факт — Бланки стал вождем революционной, пролетарской партии Франции.

Бланки не побежден, хотя и осужден! Напротив, суд вывел его из состояния апатпи, безнадежности, которыми, например, дышало его письмо Лакамбру в августе 1848 года. Он снова оказался в своей стихлп, в гуще ожесточенной схватки. И если физически он побежден и снова загнан в тюремную камеру, то морально он — победитель! Он не только не запросил пощады. Он заявил, что будет всегда, до самого конца вести борьбу под тем знаменем, которое он развернул и высоко поднял на процессе в Бурже.

«Прекрасный остров»

Любая из многочисленных тюрем, в которых довелось сидеть Бланки, была жестоким надругательством над человеческим достоинством. На этот раз само название служит издевательским дополнением ко всем прочим обычным мерзостям тюрьмы. Однако до так называемого «Прекрасного острова» ему предстояло еще пережить 19-месячное заключение в крепости Дуллан, расположенной около Амьена на реке Сомме. Из Бурже семеро заключенных были доставлены в тюремной карете, из которой их выпустили лишь после того, как снова за ними захлопнулись ворота в крепостной стене старого форта. Когда-то это была одна из важнейших крепостей, защищавших Францию с севера. Крепости утрачивали свое стратегическое значение по мере развития военной техники. Но зато возрастала их роль в борьбе с внутренним врагом. Почти все они превратились в тюрьмы.