Огнем и водой

Его фамилия была Окопович. Переплет подумал тогда еще, что бог шельму метит. Окопович был бы, пожалуй, более подходящим зятем для Орлова. Он написал несколько статей для «Военного обозрения». Акентьев едва удержался, чтобы не попросить статьи с автографом, но офицер был определенно лишен чувства юмора и мог обидеться. А то еще, и вправду, преподнес бы эти статьи ему, как маршальскому зятю.

– Вы полагаете, что они на это способны? – спросил Переплет.

– Есть силы, которым это выгодно! – сказал Никольченко, вклиниваясь в беседу.

– Злобные силы нас злобно гнетут… – вставила Инна и улыбнулась Акентьеву.

– Темные силы, – поправил тот с серьезным видом.

– Вам это кажется смешным? – осведомился Окопович.

– Значит, к войне мы не готовы? – поспешил вмешаться Орлов, чтобы разрядить обстановку.

– А с кем мы собираемся воевать? – поинтересовался Раков.

– С американцами, разумеется. Я так понимаю, что расклад предельно ясен – либо мы их, либо они нас – вот увидите, именно этим все и кончится. Третьего не дано. Двум медведям в одной берлоге не ужиться.

– Вы забываете про Китай! – поднял палец Никольченко. – Знаете, мы ведь в семидесятые были уверены, что войны с ним не избежать.

«Кто здесь может оказаться полезен? – думал Переплет. – Окопович, Инна с ее гаданием по руке или Никольченко?» Он выбрался из-за стола с извинениями и пошел длинным коридором в сторону уборной. Одна из дверей в коридоре была приоткрыта. Переплет заглянул в комнату. При свете настольной зеленой лампы бабушка и внучка рассматривали какую-то шикарную куклу. Голос Марии Григорьевны и так казался Акентьеву каким-то «птичьим», теперь же она действительно щебетала, время от времени целуя Ксюшу в темный затылок. Девочка недовольно вертела головой. Переплет заметил, что в гостях у маршала Ксения орет гораздо меньше – в квартире Орловых он вообще не слышал ни разу ее голоса. То ли обстановка чужая действовала на нее умиротворяюще, то ли отсутствие матери.

Возвращаться к гостям не хотелось. «Сами придут и дадут…» – подумал он. Он прошел на кухню и сел в кресло у окна: всегда можно сослаться на головную боль. Притворяться, как в детстве, унизительно, но бывают вещи и похуже. Пусть ищут. Сами! Переплет закрыл устало глаза, прислушиваясь к эху голосов, звучавших, казалось, где-то далеко-далеко, на другом конце земли. Они понемногу замирали, уступая место мыслям, а мысли – снам. «Это мой мир, – подумал он. – И в начале должно было быть слово».

– Аль… – первая часть имени настойчиво повторялась над его ухом, звучала по-арабски. Мозг назойливо подбирал к ней вторую половинку из знакомого – Альтаир, Аль-Хазред… И отбрасывал. Тени великих ученых, звездочетов и безумцев, россыпи звезд. Потом прицепился какой-то «альбинос». Он выглядел как белый кролик, и это тоже было не то, что он искал, но альбинос помог ему добраться до нужного слова.

Альбина! Восток разочарованно отступил. Исчезла пустыня, звезды и караваны унылых верблюдов. Костры и белый мрамор дворцов. Кролик тоже исчез.

Альбина. Она не откликнулась на имя. Вместо нее явились тени, и одна из них – коварная и зеленоглазая – притворилась Альбиной. «Суккуб, – вспомнил Акентьев, – дитя Лилит». И позволил видению обмануть его. «Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад…» Какая разница, в конце концов! Разве само существование не есть один сплошной обман? Мара! Он почувствовал нежное прикосновение к своей руке и затаил дыхание, испугавшись не видения, а того, что оно может исчезнуть.

«Пусть будет так», – подумал он.

Глава 4

Накануне Иволгин видел сон. Будто подбежала к нему на улице рыжая собака с облезлым боком. Собака – это к другу. Вадим, впрочем, не придал сну никакого значения – мало ли кто там в снах бегает. Вспомнил только вечером, уже после того, как в квартире раздался телефонный звонок.

– Тебя! – крикнула Гертруда Яковлевна, оторвавшись от передачи «Очевидное-невероятное». На экране Капица увлеченно беседовал с каким-то академиком, а для Вадима невероятным был этот звонок.

– Кирилл?! – Иволгин не мог поверить в то, что слышал его голос. – Ты где, в Венгрии?!

Маркова было еле слышно, словно он находился на другом конце земли.

– Нет, я вообще-то в аэропорту! – сказал Марков. – Здесь, в Ленинграде! Готовь чай. Только, ради бога – обычный, черный.

– Ох!

Кирилл выглядел совсем возмужавшим. «Вот что заграница с людьми-то делает», – подумал Иволгин. А еще Марков был возмутительно загорелым, несмотря на то что на дворе стояла поздняя осень и даже те ленинградские счастливцы, кому удалось летом выбраться на юга, уже утратили свой загар.

– Дай угадаю, – сказал Вадим, припоминая названия европейских курортов. – Ибица, Мальта!

– Все равно не угадаешь! – Марков заключил друга в объятия, такие крепкие, что Домовой едва не задохнулся.

Гертруда Яковлевна выглянула из кухни в фартуке – радушная хозяйка, которая готова была принять именитого гостя.

– Ты насовсем?! – спросил Иволгин, и столько в его голосе было неподдельной радости, что Кирилл почувствовал себя неловко из-за того, что вынужден был ответить отрицательно.