Огненная кровь. Том 1

— Я уехал в Скандру десять лет назад. И если Себастьян рассказывал, то ты знаешь, что мы не слишком-то ладили с отцом. Я хотел новой жизни, в которой ничто не должно было напоминать мне о нём. Даже имя. Я — бастард, и на это обстоятельство мне не ленились указывать каждый день, много лет. Надо ли говорить, что я ненавидел имя моего отца? Я взял себе другое, ему назло. Так что Альберт Гарэйл — имя настоящее, во всяком случае, я прожил с ним десять лет и нисколько о них не жалею.

— Как странно всё сложилось, — произнесла Иррис задумчиво.

— А ты не думала, что в том, что всё так сложилось, есть воля свыше?

— Воля Богов?

— Ну, согласись, представься мы настоящими именами, всё бы вышло иначе. Но вышло, как вышло. Возможно, в этом был какой-то тайный смысл, которого мы не знаем? — он усмехнулся.

— Богам хотелось, чтобы я ударила тебя по лицу, ты извинялся, а я испытывала неловкость? — усмехнулась она в ответ. — Сомневаюсь, чтобы Богам понадобилась нечто подобное!

— Тайный смысл в том, чтобы мы почувствовали то, что почувствовали, не зная, кто мы. И чтобы наши имена не стали этому преградой. Ведь узнай, кто мы на самом деле сразу, ничего бы этого не произошло.

— «Этого»? — спросила она. — Чего «этого»? Того, что мы теперь испытываем неловкость?

— Того, что мы теперь испытываем. И это не только неловкость…

Он шёл рядом, и она не видела его глаз, но смысл его слов был ей понятен и снова заставил покраснеть.

А что она испытывает, кроме неловкости?

Она не знала. Она не могла подобрать подходящего объяснения этому чувству, но больше всего оно было похоже на страх, только очень странный. Когда тебе жутко до безумия, но ты всё равно открываешь дверь в тёмную комнату, потому что очень хочешь узнать, что там…

И умом она понимала, что ей не нужно открывать эту дверь, и гулять с Альбертом в вечерних сумерках под акациями, и слушать то, что он говорит.

Но что-то другое заставляло её делать это, превозмогая страх…

— И зачем бы это нужно было Богам, учитывая обстоятельства и мою помолвку? — спросила она, разглядывая разноцветный булыжник дорожки.

— Думаешь, я знаю, что замыслили Боги? «Держа в руках узду от всех морей, лишь Боги рассмеялись в небесах…».

— «… над мелочными планами людей, что вечно строят замки из песка!».

Альберт остановился и повернулся к ней.

— Ровно эти же строки произнёс Гасьярд в Мадвере, когда узнал, кто я такая, — ответила Иррис, обрывая мелкие листочки акации.

— Ну, вероятно, это потому, что твоя мать — Регина Айфур. И Салавар, оказывается, был влюблён в неё и очень сильно, но она сбежала накануне помолвки, очевидно, что с твоим отцом.

— Что? Салавар был влюблён в мою маму? — искренне удивилась Иррис.

— А ты не знала?

— Нет.

— Ну, сначала мне показалось довольно странным, почему Салавар устроил эту помолвку и так торопился, но теперь-то я понимаю, — он улыбнулся и произнёс, понизив голос, — для мужчин из рода Драго женщины из рода Айфур обладают невероятной притягательностью.

Она смутилась и снова медленно пошла по аллее.

— Я не знала этого. Но джарт Гасьярд… он сразу понял, что я тоже вижу живой огонь. И после этого на следующее утро, эфе Салавар предложил мне стать женой Себастьяна.

— И почему ты согласилась?

— Это бестактный вопрос.

— Это простой вопрос, Иррис.

— От этого он не перестаёт быть бестактным.

— А не проще было ответить, «потому что я сразу влюбилась в Себастьяна»? Ну или хотя бы сказать, что он тебе сразу понравился. Ведь это правда, наверное… а правда тебе даётся легко, в отличие от лжи. Или… правда в чём-то другом? — спросил он тихо.

И слова эти отозвались сердцебиением у неё в груди.

— Послушай, Альберт, у всего есть границы, и я не собираюсь обсуждать это с тобой. И если ты не понимаешь, что значит «бестактный вопрос», то я лучше пойду.

— Тактичность не самая сильная моя черта. Но хорошо. Оставим это. У нас ещё будет время это обсудить за завтраком, к примеру. Я ведь только что переехал сюда жить. И теперь мы будем видеться часто, Иррис. Хотя, может, я просто спрошу об этом у Себастьяна, я как раз к нему иду.

Он дразнил её, она это понимала, но внутренне ужасно разозлилась.

Почему она становится такой косноязычной, когда он рядом? Почему теряется и краснеет? Почему ей кажется, что даже кости у неё плавятся и становятся мягкими от его голоса?

Её никогда не смущало присутствие мужчин, она умела с ними говорить и парировать их шутки, она никогда не терялась и уж тем более не краснела раз за разом. И вот с Себастьяном она чувствовала себя свободно и легко. Так почему рядом с Альбертом всё иначе? Может, виноват треклятый их секрет, который висит у неё камнем на душе и не даёт спокойно смотреть ему в глаза? И этот поцелуй на озере, о котором она боится вспоминать? Может всё потому, что она чувствует вину за то…

За что?

За то, что не может его забыть…