Он бы и сделал так, но запрокинув голову, чтобы остановить кровь, бегущую из носа, увидел Иррис среди слуг на верхних ступенях лестницы. Она стояла, замерев, вцепившись в перила одной рукой, а другой прижимая к груди какие-то книги, и смотрела на него. Альберт мог бы поклясться, что никогда не видел такой бледности на её лице и такого разочарования в глазах…
И на душе у него сделалось совсем тошно.
Кажется, он перегнул палку с этой дуэлью и прощением на коленях, со всей этой стычкой на глазах у всех, и Хейдой, висящей на сгибе его локтя. И он бы так не поступил, если бы знал, что она будет смотреть на это всё. Он бы прошёл мимо и не ответил Драгояру, потому что не хотел, чтобы Иррис видела его таким — не контролирующим свою ярость, таким безумцем, мстящим другому за свою боль, таким похожим на Салавара, таким, каким он сам себя ненавидел и каким быть не хотел.
Вот что было ему нужно — просто поговорить с ней. Дать почитать эти письма — она бы поняла, и ему бы стало легче…
— Леди Иррис! Доброе утро! Надеюсь, вам понравилось представление! — он отсалютовал ей окровавленной рукой в каком-то совершено пьяном угаре и, отцепив руку Хейды, направился быстрым шагом прочь.
Глава 26. Совсем другой праздник вина
Иррис сидела над книгами, которые ей дал Гасьярд, перечитывая строчки в десятый раз. Такое чтение — просто мука, потому что она не понимала и половины того, что написано. А не понимала потому, что мысли её каждый раз возвращались к тому, что она видела сегодня утром.
—
—
—
—
—
—
—
—
—
—
Иррис стояла поодаль, слушая разговоры слуг, глядя на картину, что разворачивалась внизу. Она застала всё от начала до конца, видела, как Альберт просил у Хейды прощения на коленях, как целовал её руку и, конечно же, поединок.
Она смотрела на него и не могла оторвать глаз от его лица, на котором попеременно менялись эмоции, освящая его вспышками гнева, ярости и страсти…
Он и правда дрался красиво, виртуозно и очень смело, не боясь рискованных ударов, и когда ранил Драгояра, Иррис видела, что отступил, не приставил баритту к горлу, ушёл в защиту, пытаясь остановить поединок, позволяя сохранить противнику лицо.
И в этой страсти он был весь. Как сгусток огня, порывистый, смелый, безрассудный и такой открытый в своих желаниях, отдающий всего себя тому, что делает, и так, как умел это делать только он, не боящийся гореть, пусть даже выгорая полностью, до дна…