Огненная кровь. Том 2 (СИ)

Хочет. Она хочет выглядеть так, чтобы он не смог больше смотреть на Хейду.

Проклятье! Иррис, ты же дура! Просто дура!

Она дура. Это правда. Но она ничего не может с этим поделать.

Вот теперь она почти добилась, чего хотела. В книге был подробно описан способ, как разорвать связь, и Гасьярд не соврал — всё было довольно просто.

И она решилась. Сидела, стиснув пальцы, закрыв глаза и мысленно представляя и ленту, которую разрывает, и дверь, которую нужно закрыть, и окно. Она представляла, как кирпич за кирпичом возводит между ними стену. И кирпичи эти были настолько тяжёлыми, почти настоящими. Кажется, у неё останутся после этого синяки, слишком уж сильно она сжимала собственные руки, повторяя это раз за разом, мысленно шепча молитвы, приложив ладонь ко лбу и не понимая, помогло всё-таки или нет. Потому что ни в одной из книг не было написано, что при этом приходится чувствовать.

А после, разбитая и измученная, она обедала с Себастьяном. Всё было, как во сне, они о чём-то говорили, о чём-то совершенно незначительном, а она всё это время внутренне прислушивалась к себе, пытаясь понять, что изменилось.

Что-то изменилось.

Что-то внутри будто оборвалось, оставив пустоту, холод, какую-то отрешённость и безразличие — угли от потухшего костра, в которых уже нет тепла. Ощущение было такое, словно она очнулась после тяжёлой болезни — всё вокруг одинаково серое, и не вызывающее никаких эмоций.

— …сегодня на закате поедем посмотреть на ежегодный праздник первого вина, — говорил Себастьян, — у подножья горы будет представление…

— Праздник вина? — спросила она, отзываясь словно эхом.

Праздник вина…

— Да, едут все, будет весело, — Себастьян накрыл её руку своей и улыбнулся.

И хотя это прикосновение было успокаивающим и приятным, но она лишь отвела взгляд, улыбаться в ответ не хотелось. Вернее, на это просто не осталось сил.

— Хорошо.

Внутренне она была опустошена этой борьбой и как-то безразлично подумала, что, кажется, связь действительно разорвалась…

Только при этом не испытала ни радости, ни облегчения. Словно часть её души умерла…

***

— Умный учится на чужих ошибках, а дурак на своих, — произнёс Цинта, глядя на то, как князь снова и снова перечитывает письма, — и хоть и не хорошо это, тыкать в больную мозоль и злорадствовать, но как тут не вспомнить, как утром я говорил тебе, что план с Хейдой был дурацким!

— Цинта! Не зуди!

— И что ты будешь теперь делать? Милена, поди, видеть тебя не захочет, а Драгояр снова попытается убить. Сомневаюсь, что вы теперь на одной стороне.

— В пекло Милену! И Драгояра туда же! — отмахнулся князь.

— И как ты собираешься занять место верховного джарта без союзников?

— Да я вообще уже не собираюсь его занимать! — Альберт вскочил и принялся ходить по комнате, потрясая письмами. — Ты думаешь, после всего этого я хочу жить с ними под одной крышей? Плести интриги и упражняться в злословии? Да гори они все огнём! Я не хочу быть верховным джартом, Цинта, и оставаться здесь тоже не хочу, и уеду, как только…

Он замолчал, швырнув письма на стол.

— Как только — что? — спросил Цинта с некоторым злорадством.

— Ничего.

— А я и так знаю, что! — воскликнул Цинта в ответ. — У тебя, мой князь, на завтрак отъезд, на обед — место верховного джарта и месть родственникам, к вечернему чаю — дурацкий план, а на ужин ты снова идёшь к ней, чтобы дружить, ревновать, умирать за неё или спасать и погружаться в страдания! И с утра всё начинается заново! Да сколько же можно?! — Цинта всплеснул руками. — Всё крутится вокруг леди Иррис! И ты совсем спятил, мой князь. Решись ты уже хоть на что-то! Чего ты ждёшь теперь? Она хочет уехать и бросить Себастьяна — ну так слава Богам! Иди к ней, иди прямо сейчас, купи кольцо, встань на колено, как перед Хейдой, скажи, что любишь её и предложи уже ей стать твоей женой. Схвати в охапку и увези. А если она откажет, выброси кольцо в море, и поехали в Рокну или в Ашуман, к Дуарху на рога, лишь бы подальше отсюда!

Цинта был зол и расстроен. И испуган этой дуэлью. Сколько он видел драк, в которых участвовал Альберт, и не переживал — князь знал, что делает, хоть и половина из всех дуэлей были просто его прихотью и блажью. Но сегодня Цинта видел лица его родственников и понял, что этих врагов ему не одолеть одной только бариттой, и что это безрассудство в итоге его погубит.

— Ты в своём уме? Видел бы ты сегодня её взгляд, Цинта! Сказать, что я её люблю? После того, что она видела? Да она просто выставит меня за дверь с таким предложением! С утра на колено перед Хейдой, а к обеду на колено перед ней? Что она подумает обо мне? Что я подонок и мерзавец! — он усмехнулся горько.

— Подумаешь подонок! Что-то раньше тебя такие пустяки не смущали, мой князь! — произнёс Цинта с издёвкой. — Тебя гнали в дверь, ты заходил в окно, а когда били по морде, то ты в ответ читал сонеты. Что теперь-то с тобой случилось?

— Я не могу поступать с ней так, Цинта, — ответил Альберт негромко.

— Как «так»?

— Как подонок и мерзавец.