— Это ничего, что молодой. Зато слушаются, как отца. После того как мы их встретили и поздоровались, Лазо свалил мешок с плеча и с мужиками сел. Ну, с нашими, с деревенскими. Вот тут же на завалинке и сели, где мы сидим. И так это он, знаешь, обходительно со всеми! По имени, по отчеству… Про пчел начался разговор. А у нас нынче липа цвела… ну прямо диво дивное! Меду будет хоть залейся. Так он вроде как пасечник какой: и про маток, и про взятки… всю ихнюю музыку назубок. Потом про скотину, про хозяйство разговор пошел — тоже! Наши, кто с ним толковал, души не чают. «Это, говорят, свой!»
— Скотина-то скотиной, — с сомнением высказался ординарец, — но тут ведь воевать придется. Гаврила сам мне говорил: японцы вскорости полезут, американцы, сволочь всякая. Прямо скажу: хороший офицер нам сейчас не помешал бы. Там же планы, карты всякие надо понимать! А что мы с вами? Даже Гаврила наш. Карт мы этих натрофейничали много, а толку? Сядет он за карту, голову руками обхватит. Сидит, сидит…
— Ну, сравнил! Лазо любую карту подавай. Да я тебя, к примеру, так опрошу: вот если тебя случайным делом на базар свести, какая тебе цена будет?
Саженные плечи ординарца сами собой полезли вверх.
— При чем здесь я?
— Ну все-таки, если продать тебя?
— Болтаешь! Да нисколько. Кому я нужен?
— О! А за Лазо, за одну голову — мильен. Есть разница?
С недоверием детина посмотрел на партизана, на других соседей.
— Это кто ж такие цены устанавливал?
— Японцы, вон кто. А они зря денежки платить не станут.
Поколебавшись, ординарец снова полез за папиросами, достал коробку и предложил:
— Разбирайте, что ли. Больше нету. Это нам всего по коробке на брата и досталось.
Потянулось долгое молчание. Курили, смаковали, наслаждались. Внезапно из-за угла вынесся всадник, осадил коня возле самого крыльца, махом слетел с седла и исчез в штабе. Партизаны переглянулись.
— Срочный. Чей это, интересно? Не из глазковского отряда? У них там вечно колгота.
— Коня-то как загнал, — посочувствовал детина. — И куда гнал?
— Видать, приперло. Плачешь, а летишь.
Сбегая со ступенек школы, боец что-то прятал под подкладку фуражки. Ловко кинулся в седло, пригнулся, гикнул и снова безжалостно погнал коня.
— Ох, не глянется мне, когда начинают так летать! — проговорил мужичок в собачьей шапке.
— Пропал конишко, — вздохнул ординарец, глядя в ту сторону, куда умчался бешеный гонец.
Все выше поднималось солнце, пригревало, становилось жарко. Партизан с подвязанной щекой сказал детине:
— Твой-то, я гляжу, что-то не в духе прискакал. Видать, без охоты ехал?
Отвечать ординарцу не хотелось, но партизаны издали, смотрели на него во все глаза.
— Да ведь… само собой. Но с другой стороны — тоже интерес берет. Все уши прожужжали: Лазо, Лазо! А что за Лазо такой, толком и сказать никто не может. «Седлай, говорит, Митрий, съездим, поглядим. От нас, говорит, не убудет». Но только я вам что хочу сказать? Он у нас карактерный. На горло — боже упаси! Перестреляются! А по-человечески — как воск.
— Что ж, — с удовлетворением заметил партизан, — тогда, видать, хороший человек.
Прихрамывая, опираясь на палочку, появился Сергей Лазо. Его заметили, уважительно замолкли, поднялись. Партизан с подвязанной щекой притушил окурок. Вместе с Лазо в школу направлялись два подростка: Саша Фадеев, белесый, веснушчатый, с большими оттопыренными ушами, и крепенький, похожий на бычка Игорь Сибирцев. Сергей Георгиевич вдруг остановился и заинтересованно повел носом.
— Что это вы курите, товарищи? — картавя, спросил он. — Аромат… даже забыть успел!
Держа руки по швам, ординарец польщенно усмехнулся:
— Трофей, товарищ Лазо. Американцев малость пощипали.
Смерив взглядом огромную фигуру ординарца, Лазо спросил:
— Как они в бою, американцы? Бить можно?
— Нормально можно, товарищ Лазо. Хорохориться вообще-то мастера, но, как только смерть в глаза глянет, мякнут сразу. Против наших им не устоять!
Кивнув на прощание, Сергей Георгиевич стал подниматься на крыльцо.
Ординарец тяжело задумался.
— А глаза у вашего Лазо… Боюсь я за Гаврилу, ох, боязно мне за него! А ну схлестнутся с Лазо? Карактерный же он у нас! Уж лучше бы нам не приезжать сегодня…
В школьном помещении торжественная обстановка: чисто, прибрано, впереди, у самых окон, для гостей составлены столы. Там уже рассаживались приехавшие из Владивостока. Эти столы сразу не поправились Лазо. Невольно получалось разделение: городские за столами, местные в зале. Походило на судилище, тем более что Ильюхов начнет совещание своим отчетом. Сегодня утром, благодаря хозяев за сердечную встречу, Сергей Георгиевич нарочно подчеркнул: «Мы прибыли в распоряжение Ревштаба». Поэтому рассаживаться следовало так, чтобы первый разговор получился доверительным, товарищеским.
Взяв табуретку, он сел перед столом, колени в колени с высоким человеком, державшим в руках выгоревшую артиллерийскую фуражку. Умница Губельман мгновенно догадался, вылез из-за стола и поместился на подоконнике раскрытого окна, как бы наслаждаясь свежим воздухом.