Огненная вьюга

Голос комиссара окреп, зазвучал твердо, чеканно и в то же время с нотой суровой тревоги, что таилась в словах писателя: «Черная тень легла на нашу землю. Все поняли теперь: что жизнь, на что она мне, когда нет моей Родины?.. Потерять навсегда надежду на славу и счастье Родины моей, забыть навсегда священные идеи человечности и справедливости — все, все прекрасное, высокое, очищающее жизнь, ради чего мы живем?»

«Нет, лучше смерть! — выдохнул как клятву последние слова Огнивцев. — Нет, лучше смерть в бою. Нет, только победа и жизнь».

Бойцы крепко сжимали оружие, лица их посуровели…. Комиссар обвел взглядом людей и уже спокойнее продолжил:

— Я не случайно напомнил вам слова Алексея Толстого. Враг по-прежнему угрожает Москве. Отстоять ее — это и наш долг. Завтра предстоит трудный бой с фашистами. Совместно с нашими летчиками мы должны нанести удар по оккупантам. Мы ждали этого часа и он пришел. Наступила пора, когда мы своими активными действиями можем ускорить освобождение Подмосковья. Поздравляю вас, мои боевые друзья! Надеюсь, что никто из вас не дрогнет в бою, сделает все, чтобы выполнить боевую задачу.

Командир отряда взволнованно подал команду, и отряд начал движение. Он шел на боевое задание в полном составе. Впереди — разведка и взвод Алексеева, за ним — главные силы.

Не дойдя до шоссе около километра, разведчики увидели на луговой проплешине леса сарай, наполовину забитый сеном. На карте он не был нанесен, очевидно, его построили уже после топосъемки. Таких сараев множество в лесах Новгородчины и Валдая. Почти в каждом квадрате карты можно найти один-два обозначающих их прямоугольничка. Этот же будто кто-то специально подготовил для продрогших на морозном ветру бойцов. Как в родной дом входили в него, сняв лыжи, бойцы. Расположились по-хозяйски, без суеты, толчеи. Тут было сухо и даже уютно. Свежее, нынешнего укоса сено словно хранило еще летнее тепло, веяло ароматом разнотравья. В него садились, ложились, как в добрую постель. Кто-то подгреб под себя охапку и бросился на нее, восторженно воскликнув:

— Эх-ма! Ну и постелька! Молодицу бы под бочок…

Понравился сенной сарай и командиру.

— Вот это находка для отряда, Иван Александрович! — сказал он комиссару. — Нарочно не придумаешь. Отличное место для большого привала и ночного отдыха перед боем. Но благодушествовать не следует. Начальник штаба, немедленно организуйте непосредственное охранение и как можно быстрее свяжитесь с Алексеевым. О результатах разведки заслушаем его здесь.

— А когда должен вернуться Николай Федорович? — спросил комиссар у Ергина.

— По приказу командира в четырнадцать ноль-ноль, за три часа до наступления сумерек, — ответил начальник штаба.

— Это нормально, — сказал Шевченко. — Через полчаса после его доклада выйдем к шоссе, проведем рекогносцировку и поставим боевые задачи взводам. Начальник штаба, позаботьтесь, чтобы в это время в засаде была организована телефонная связь между взводами. Кстати, вы прикинули, хватит ли нам для этого средств связи?

— Вполне, — уверенно ответил Ергин. — У нас имеется пять телефонных аппаратов и пять катушек телефонного кабеля. Хватит с избытком.

— Вот и хорошо, — сказал командир. — Помните, как здорово такая связь помогла нам в засаде на дороге Усвяты — Велиж?

Настроение у командования отряда было боевое, но несколько напряженное. Все с нетерпением ждали возвращения разведчиков.

— Что-то задерживаются наши на шоссе, — обеспокоенно заговорил Огнивцев.

— По времени они еще не опаздывают, — взглянул на часы Шевченко. — Верю, что они не замешкаются.

Тем временем бойцы, удобно расположившись на сене, занимались кто чем: вытряхивали снег из валенок, протирали оружие, переобувались… Командир взвода переобулся первым и теперь подшучивал над замешкавшимися:

— Ох и вялы же вы, товарищ Махоркин. О чем это вы задумались, — беззлобно подтрунивал он над бойцом.

— О теще, — понурил голову Махоркин. — Она б меня сейчас и обогрела и обласкала и… портяночки б свеженькие подала…

Голос бойца был грустен, лицо тоскливо, только в глубине его серых глаз вспыхивали искорки неистребимого юмора.

— Слушай, брось баки заливать. Ты ведь и не женат даже, — сказал кто-то из глубины сарая.

— Э, не скажи, — живо отозвался Махоркин. — Моя теща, ну, нехай, будущая, она меня, брат, еще с шестнадцати лет заприметила. Сначала разлюбезно кланялась, потом передавала поклоны и приветствия от своей дочушки… Асеньки, Анастасии, Насти, значит. Потом в гости зазвала, угощать принялась… — Махоркин обернул белой портянкой ногу, натянул валенок и снял второй. — Вспомнить, и то в дрожь кидает. И жареное, и пареное, и печеное. Прямо ресторан «Метрополь». Не то что у нашего старшины. Закусок накладывает, а сама «Васенька!» «Голубок!», «Соколик ясный»… Прямо маслом по сердцу. Сидишь и сам себе думаешь: «Можа, на ей жениться — вдовая она — а не на Анастасии».

А блины у нее! Объеденье! И пшеничные, и гречишные, и гороховые, и картофельные оладьи…

— А к блинам она тебе ничего не подавала? — спросил кто-то, шурша сеном.

— Сметану, что ли?