С этим Торольф и вернулся в дом, слегка развеявшись на ветру и позабыв за заботами и размышлениями о недавнем покушении на себя. Хотя сам факт покушения и был оскорбительным предательством, ярл все же внушал себе, что к подобному следует относиться, как к противнику в открытом бою. Тот тоже враг, и тоже бывает побежден, и тоже не ждет пощады. Подобное отношение помогало не портить себе нервы и оставаться спокойным, когда спокойствие и здравый ум были ему очень нужны. Но, говоря по правде, полностью соблюсти спокойствие никак не удавалось. Если бы Торольф был загружен делами, если бы он бегал, проверял, давал установки и требовал ответа, было бы легче. Здесь всего этого не требовалось.
Теперь оставалось только сесть спокойно, сложа руки, и ждать сразу нескольких событий. Или уж выспаться, наконец. Это он и попробовал сделать многократно, но на короткое время. Между прибытием разрозненных и разносоставных отрядов из имений Одноглазый успевал закрыть единственный глаз и заснуть. Он не собирался вставать и выходить встречать каждый из отрядов. Воинов было кому встретить, и было кому распорядиться с их устройством. Но шум во дворе, неизбежный с прибытием каждого пополнения, даже самого маленького, ему, даже смертельно уставшему, спать не давал. Хотя, скорее, это не шум мешал уснуть крепко, как он сам себе говорил. Это нервы и возбуждение перед завтрашним событием, решающим его судьбу, будоражили сознание. Потому сон и не шел. А сон урывками больше утомлял, чем восстанавливал силы.
Будь Торольф в самом грандиозном предприятии своей жизни один или хотя бы со Снорри Великаном, он бы еще, наверное, метался и сомневался, потому что надежда только на собственные силы хороша лишь в бою. А здесь все решается по иным правилам и законам. Но его поддерживал могущественный Гунналуг. Это было больше, чем дополнительные сотни, что могли бы прийти от какого-то союзника. В колдуне Одноглазый был уверен. Но чтобы и выборщики из числа бондов были уверены в нем, Торольф послал по погребкам и кабакам Ослофьорда два десятка воинов из недавнего войска ярла Ингьяльда. И проинструктировал их как следует. Он не заставлял их врать. Не каждый честный воин согласится врать. Он только просил их всем рассказывать правду о том, как был уничтожен дом ярла Ингьяльда и как был уничтожен сам ярл Ингьяльд. Они, перешедшие от ярла к ярлу после поражения, лучше, чем кто-то другой, поведают о том, что с их бывшим ярлом случилось. Молния из руки Торольфа, плавание по гладкой воде среди шторма с подачи Гунналуга, подчинение боевых троллей воле колдуна, даже не видевшего их. Все эти чудеса должны убедить выборщиков, что Торольф Одноглазый является единственным и бесспорным претендентом на титул конунга в отсутствие Ансгара. Осталось только обеспечить отсутствие мальчишки. Но, чтобы этим заняться, Красный Нильс уже вышел во главе полусотни воинов. Около подземного хода Нильс получит подкрепление из числа берсерков и шведов из засады, да и восемь стражников, что стерегли дварфов, тоже присоединятся. Тогда у него будет без одного воина сотня человек. Это уже серьезная сила, которая сумеет полностью разорить весь Дом Конунга, и с Ансгаром расправится раньше, чем в дом смогут ворваться оставленные снаружи силы. Остается только дождаться возвращения Красного Нильса, и после этого можно будет лечь спать спокойно и до утра не размыкать единственный глаз…
Торольф «прогонял» перед мысленным взором все грядущие события, и все получалось хорошо. Тем не менее его озабоченность не проходила, словно чувствовал он решающее упущение, но никак не мог понять, что же в действительности упущено и забыто…
Старая дура оказалась права… И если она видела, что Всеведа едет верхом, а Заряна идет рядом, значит, так оно и есть. Значит, и все остальное правда…
Эти мысли так сильно ударили Гунналуга по голове, что он, как недавно сама Торбьерг, всплеснул руками и упал там же, в камере, прямо под ноги к висящему на цепях скелету. Скелет висел уже около десятка лет, и, должно быть, сухожилия, которые все еще держали кости в целостности, иссохли и порвались от сотрясения, когда колдун падал. И кости посыпались на человека. Он, впрочем, сразу это не осознал.
Сколько Гунналуг пробыл без сознания, он, естественно, не знал, как не знает этого никто из потерявших сознание при любых других обстоятельствах. Но, придя в себя, он ощутил что-то непонятное под рукой. Фитили в лампах с земляным маслом были длинными и светили пусть и не ярко, но устойчиво. И колдун, подняв руку, увидел, что пальцы его обхватили и сжимают череп, запустив последние фаланги в пустые глазницы. Он брезгливо отбросил от себя иссушенную кость с остатками жидких длинных волос и встал, чувствуя яростную пульсацию крови в висках и сильную давящую боль в затылке. Но ни пульсация, ни боль не мешали ему думать ясно, и он вернулся в сознание полностью, все вспомнив и сразу верно оценив ситуацию.
Пропащий колдун… Какое верное слово нашла старая Торбьерг! Пропащий колдун…