Огненная звезда и магический меч Рёнгвальда

Если Заряна пришла в этот мир Хозяином, то не в его, Гунналуга, силах противиться ее воле. И хорошо еще, что она ушла вместе с матерью, не повидавшись на прощание с самим Гунналугом, иначе ему пришлось бы очень плохо. Ему и без того плохо, лишенному всех своих магических сил и возможностей, ему неуютно и непривычно в этом мире, который, кажется, уже ополчился на него, чувствуя, что можно расквитаться с Гунналугом за все, что он делал раньше. И Заряна расквиталась бы даже за тот же Куделькин острог, за сожженные дома и погибших людей, но почему-то не стала. Наверное, она еще глупа по своему малолетству и добра, как изредка бывают добры дети. Вообще-то дети, как говорил опыт жизни, обычно гораздо злее и безжалостнее взрослых, потому что не понимают, что творят. И точно так же, от непонимания, что творят, они изредка бывают чрезвычайно добрыми. Плохо и то и другое. Гунналуг не любил детей. А Заряну он мог сейчас только люто ненавидеть. Если бы она мыслью разрушила башню Гунналуга, уронив все ее камни колдуну на голову, она была бы понятной и естественной. Но ушла, не отомстив, – это было даже больше чем оскорбление. Это было унижение. Наверное, Заряна уже понимала, что после ее печатей Гунналуг никогда не обретет свою былую силу. И потому посчитала его безопасным и никому не нужным человеком. Пустышкой, пропащим колдуном…

Но – не-ет… Мир еще ничего не знает, и лучше будет, если он узнает это как можно позже. Не должен мир знать, что Гунналуг получил от девчонки Хозяина такой удар, иначе жизнь его превратится в постоянную муку. И вообще стоит ли тогда жить…

Гунналуг встал и по-собачьи встряхнулся. Он не только пыль и грязь подземелья с себя стряхивал. Он стряхивал с себя все страхи и сомнения. Что такое страх, он знал хорошо. И лучше многих других понимал, что страх – это только ожидание приближающегося неприятного события. Само событие может быть вовсе не страшным. Страшно ждать… Точно так же не страшно упасть со скалы и удариться о другие скалы. Смерть придет не страшная. Но вот падать и ждать момента соприкосновения с землей – это страшно. Одинаково страшно падать с такой же скалы в воду. Если ты умеешь плавать и падаешь в достаточно глубокое место, то и после падения останешься жив и выплывешь на берег. Но падать и здесь – тоже страшно. Однако привычка к власти научила Гунналуга анализировать свои чувства и управлять ими. И потому он усилием воли подавил в себе страх, мешающий мыслить здраво. И почувствовал себя лучше. Даже боль из головы почти ушла вместе со страхом. Страх ушел потому, что событие произошло и ждать уже больше нечего. Событие произошло, и колдун Гунналуг стал просто ярлом Гунналугом, не колдуном. Так чего еще оставалось бояться!

А здравые мысли сразу подсказали ему, что следует сделать, чтобы никто не понял его нынешнего бессилия, чтобы никто не оценил его и не использовал с выгодой для себя раньше, чем он успеет предпринять целый ряд мер, которые предпринять необходимо.

Поднявшись по лестнице, колдун даже не заглянул в каморку к старухе, но сразу властным жестом подозвал к себе стражника от ворот.

Тот прибежал бегом, привычный к тому, что Гунналуг не терпит промедления.

– Копье у тебя хорошее?

– Да, ярл, острое… Сегодня ночью точил…

– Иди, добей старую колдунью… Она упала, разбилась и сильно мучается… И так зажилась на этом свете…

Стражник чуть не с удовольствием побежал выполнять приказ. По крайней мере, без раздумий. И уже через несколько мгновений вышел из двери каморки. Наконечник его копья уже не блестел на свету, а отливал тускло-красным. Значит, никто пока не может сказать, что Гунналуг обессилел полностью и безвозвратно. Никто еще не знает этого, кроме самого Гунналуга…

– Прощай навсегда, Торбьерг… – прошептал он себе под нос. – Ты слишком много говорила.

Теперь остался только один человек, знающий, что Гунналуг обессилел – Торольф Одноглазый. Но его пусть убьет не стражник Гунналуга, а юный конунг Ансгар. Сам или руками своих помощников, это не имеет значения…