Сердце сжалось. Этот беспомощный мужчина, униженный, раздавленный, обречённый на страшное наказание оставался моим отцом, единственным родным человеком. Я чувствовала себя предательницей, неблагодарной тварью. Ведь он меня растил, воспитывал, как мог, как у него это получалось. Я сделала шаг по направлению к прозрачному кубу, но крепкая рука остановила меня, потянула назад.
— Ты подписала договор, — ровным, будничным тоном проговорил Хальвар, подталкивая меня к двери.
— Кристина! — в отчаянии заорал родитель, всем телом ударяясь о стены коробки. — Я люблю тебя, доченька!
Слёзы брызнули из глаз, по телу прокатилась волна слабости, а ноги подкосились. Этот душераздирающий крик забрал последние мои силы.
Глава 9
— Не спится? — спросил преподаватель, продолжая смотреть на пляску костра.
Ветер стих, крупные капли, недавно прошедшего дождя, срывались с веток и падали в траву. Воздух, на удивление, был тёплым, но свежим, лёгким, пропахшим мокрыми листьями, дымом и яблочным духом.
— Я плохо засыпаю в чужих местах.
Перед глазами вновь возникло искаженное отчаянием и болью лицо отца, его пальцы, скребущие лёд, в тщетной попытке выбраться.
— Теперь это твой дом, — раздражённо ответил вампир.
— Да, — согласилась я, продолжая топтаться на крыльце. — А следующим моим пристанищем будет гроб.
— Садись, — Хальвар сделал приглашающий жест.
Я села рядом. На улице мне стало легче, голова, набитая обрывками дурацких мыслей, сомнений и воспоминаний, словно гнилой ватой, прояснилась. Но о чём говорить с вампиром? И нужно ли о чём-то говорить? Да, я хотела быть с ним рядом, смотреть на него, вдыхать запах и слышать голос. Щенячья влюблённость — вот что это было. Но стать его источником, отдать ему кровь и умереть, этого я не хотела никогда. В глубине души, что уж себя обманывать, я надеялась, что найдётся другой способ, который смог бы нас соединить, что не придётся становиться его едой. А ведь я — еда, и не больше. Он не любит меня. Да и, сказать по правде, чего там любить? Любая человеческая красавица с треском проиграет даже самой страшненькой вампирше, если, конечно, среди них водятся дурнушки.
Тьфу! Ну не дура ли? Моего отца собираются убить, а я…
— Он не выдержит, Хальвар, — проговорила я, не глядя на вампира. — Он умрёт.
— Скорее всего, — равнодушно ответил вампир. — И называй меня, пожалуйста, моим первым именем. Ты — мой источник, самый близкий человек.
— Это мой отец! Родная кровь, как ты не поймёшь! — взвилась я. Неужели он не понимает, или не хочет понимать?
— Если бы не моё вмешательство и не маячок, в виде пёсика, который я тебе подарил, ты бы сейчас, в лучшем случаи, валялась на полу с разрубленными ногами. А в худшем— мёртвая! — жёстко проговорил Алрик, вороша прутом угли. — Юрий Алёшин собирался совершить правонарушение, был пойман с поличным. Назови мне хоть одну причину, по которой я должен его пощадить.
— Он был пьян! Я сама довела его до этого состояния. Отец устроил мне бойкот, а я радостная ходила, собиралась съехать… Это я виновата! Я! Я! Я!
У меня начиналась истерика, всё накопленное напряжение вырывалось наружу. Меня трясло в ознобе.
— Отвратительное зрелище, — раздавался на краю сознания голос гиены, но мне было наплевать. Я размазывала по лицу слёзы, царапала щёки ногтями, кусала губы.
Крепкие руки обхватили меня, прижали к широкой груди, не давая шевельнуться.
— Не вини себя в чужих поступках, — шептал Алрик в самую макушку, и этот шёпот успокаивал, как потрескивание поленьев в объятиях костра. — Все мы сами выбираем свой путь, и если он оказывается ложным, неверным, кривым, то виноват выбравший, а не тот, кто находился неподалёку. Твой отец по своей воле напился, ты его об этом не просила, и топор в руки он взял тоже по своей воле. Так в чём же твоя вина, моя девочка? Член общества, потерявший контроль над своими эмоциями, лишается гражданства, так как становится опасным для окружающих. А это значит, Кристина, что если даже твой отец выживет, то он больше не сможет быть хирургом, отцом, владельцем какого— либо имущества. Его отдадут в безраздельное владение вампиру.
— Как меня?
— Нет, милая, — пальцы вампира перебирали мои волосы, запутывались в них. — Не путай, пожалуйста. Ты— свободный человек, подписавший трудовой договор, согласно которому, я обязан тебе платить зарплату. Ты— не рабыня, а наёмный работник. А вот твой отец— раб, лишённый всех прав.
— Алрик, — проскулила я, и тут же вскользь отметила, как приятно произносить его первое имя. Произносить и сидеть вот так, удерживаемая его могучими руками, тая в аромате дыма, сухой травы и свежеспиленного дерева. — Он любил меня по— своему, как умел. А я, пусть невольно, предала его, обрекла на смерть.