Огонь в камине главной опочивальни почти догорел. Пламя с треском доедало остатки сухого боярышника, собранного по берегам реки Бло летом. Пол вокруг кровати был застлан свежей соломой, перемешанной с душистыми травами – розмарином и диким тимьяном – с холмов вокруг Пивера.
Полог над ложем впитал в себя запахи всех минувших зим и эхо голосов всех женщин, которые претерпевали родовые муки в этих стенах, производя на свет католических сыновей и дочерей, а его тяжелые вышитые складки хранили их секреты.
Много часов подряд служанки сновали туда-сюда, таская из кухни медные тазы с теплой водой и меняя окровавленные тряпки на чистые. «Что-то на этот раз слишком уж долго», – шептались служанки. Столько крови, а ребенка все нет и нет. Они знали: если хозяйка снова родит дочь – ей несдобровать. Хозяину нужен сын. А если младенец окажется мальчиком и не выживет, тогда несдобровать им всем, и в первую очередь повитухе, Анне Габиньо.
Сеньор приставил к рожающей жене капитана своей стражи, худого человека с кривым птичьим лицом и повадками труса. Его не любили и боялись, считали шпионом своего хозяина. Секретарю тоже было приказано присутствовать. В отличие от капитана, Бернар Жубер понимал, что в родильной комнате мужчинам не место, и потому устроился в самом дальнем углу, чтобы пощадить скромность хозяйки замка.
Жена Жубера, Флоранс, служившая при Маргарите де Пивер фрейлиной, дежурила у постели роженицы. Кроме нее, в комнате присутствовала еще одна женщина из деревни, Сесиль Кордье.
– Долго еще? – раздраженно спросил капитан, устав ждать.
Его будущее зависело от благополучия семьи де Брюйер и расположения хозяина.
– Это уж как природа распорядится, – отозвалась повитуха. – Такие дела ускорить невозможно.
Очередная схватка скрутила истаявшее тело Маргариты де Брюйер, и она закричала, а капитан с отвращением отступил назад.
Лицо Анны Габиньо на протяжении всех двенадцати часов родовых мук было непроницаемо, но правда явственно читалась в ее глазах. Она видела больше пятидесяти зим и помогла появиться на свет множеству ребятишек – и не верила в то, что хозяйка Пивера переживет это испытание. Воля к жизни в ней угасла, тело обессилело. Вопрос заключался лишь в том, удастся или нет спасти ребенка.
Флоранс Жубер гладила Маргариту по голове. Сесиль Кордье подавала повитухе то, что ей требовалось: оливковое масло, чтобы помочь младенцу продвигаться, чистые тряпки, настойку из теплого меда и чеснока, чтобы смягчить пересохшие губы роженицы.
– Вы очень мужественно держитесь, – прошептала Флоранс. Лицо у нее раскраснелось от волнения. – Осталось уже совсем немного.
Маргарита снова закричала, и на этот раз мадам Габиньо приняла решение. Если не в ее силах спасти свою подопечную, она может хотя бы обеспечить ей в последние ее часы уединение и достоинство. Повитуха поманила к себе Флоранс.
– Госпожа не выживет. Мне очень жаль.
– Неужели совсем ничего нельзя сделать? – прошептала Флоранс в ответ.
– Она потеряла слишком много крови, к тому же так до конца и не оправилась после трагедии своих прошлых родов. Но ребенка еще можно попытаться спасти.
Флоранс посмотрела ей в глаза, потом кивнула, хотя и знала, что поступает против воли сеньора.
– Прошу всех покинуть комнату, – произнесла она громко. – Так просит повитуха.
Бернар Жубер немедленно поднялся и собрал свои бумаги. Капитан же воспротивился.
– Я отказываюсь выходить, – заявил он. – Мне строго-настрого приказано неотлучно находиться при госпоже.
Флоранс сделала шаг в его сторону:
– Если ваше присутствие повлияет на ход событий в неблагоприятную сторону – а так вполне может случиться – и станет известно, что вы действовали вразрез с настояниями повитухи, ваш хозяин вряд ли скажет вам спасибо.
Тот заколебался. Даже он не мог отрицать, что в вопросах деторождения слово женщины весило больше слова мужчины. Стражник обернулся к секретарю.
– Вся ответственность на тебе, Жубер, – процедил он. – Твоя жена все это затеяла. Будешь ждать у порога! И не вздумай закрыть дверь.
– Как вам будет угодно, – кротко отвечал Бернар.
– Чтобы меня вызвали сию же секунду, как будут какие-нибудь новости, – сказал капитан, снова оборачиваясь к Флоранс. – Я настаиваю на этом. Сию же секунду.
Она бесстрашно встретила его взгляд:
– Я вызову вас, когда вам будет что сообщить вашему хозяину, и ни минутой раньше.
– Дверь должна оставаться открытой, ты меня слышала?
– Я вас слышала.
Удостоверившись, что он ушел, Флоранс вздохнула с облегчением. Они переглянулись с Сесиль Кордье, гадая, какую цену придется заплатить за эту маленькую победу. Потом очередной жалобный крик заставил обеих вернуться к постели роженицы.
– Задерните полог, – велела Флоранс.
После долгих двенадцати часов родовых мук три женщины начали понимать друг друга без слов. Простыни в очередной раз сменили, грязную солому собрали с пола и постелили свежую, но запах крови по-прежнему стоял в воздухе. То был запах смерти. Когда пришла следующая схватка, Маргарита не могла даже стонать.