Огненные палаты

Пленники говорили и не могли наговориться, и лишь звон деревенского колокола отсчитывал час за часом. Время от времени из леса доносились отголоски чьих-то криков и лай охотничьих собак, от которого в жилах стыла кровь.

– Они все еще ищут, – заметила Мину.

– Если с Беранже что-то случится, я никогда себе этого не прощу, – покачала головой Сесиль Нубель. – Он ни в чем не виноват.

– Тут не виноват вообще никто, кроме того, кто это затеял, – отозвалась Мину.

– Беранже – добрый друг нашей семьи, – сказал Бернар. – И всегда им был.

Мину кивнула, но мысли ее были заняты Питом. Хотя она рассказала им о том, что в Тулузе их пути с бывшим постояльцем мадам Нубель вновь пересеклись – и о том, в каком восторге от него был Эмерик, – откровенничать с отцом относительно всего остального в камере она не стала.

Девушка принялась водить носком башмака по соломе, время от времени вскидывая глаза. Бернар стоял у узенького оконца. Невозможно было не заметить, как сильно он исхудал. И в то же самое время во всем его облике сквозил какой-то новый стоицизм, даже решимость.

– Подумать только, Эмерик сейчас в деревне с Сальвадорой Буссе, – произнес он внезапно. – Нет, ты только подумай, Сесиль.

– Судя по всему, эти двое неплохо ладят. Если не сказать больше.

Мину улыбнулась:

– Жизнь в Тулузе ему ужасно не нравилась. Так что узнать, что оба они благополучно выбрались из города и даже подружились, для меня огромное облегчение.

– Где они сейчас? – спросил Бернар.

– Ждут в доме Анны Габиньо, – отозвалась Сесиль. – Если мы не вернемся до утра, они поднимут тревогу.

– Какую тревогу? – сказал Бернар. – Вся деревня и здешние солдаты служат Бланш де Брюйер.

Мадам Нубель нахмурилась:

– Я знаю, но у мадам Буссе тоже есть кое-какое влияние.

– Кто такая эта мадам Габиньо? – поинтересовалась Мину.

– Она около тридцати лет была повитухой в Пивере. Умерла прошлой зимой.

– На самом деле ее убили, как сказал мне старый Лизье. В дни, предшествовавшие ее смерти, она была чем-то встревожена. Просила его отвезти в Каркасон какое-то письмо.

– Кому?

Бернар покачал головой:

– Лизье не знает. Он не умеет читать.

Мину ахнула:

– Оно было адресовано мне. Это было предупреждение, хотя я тогда этого не поняла.

– Тебе?! – воскликнула Сесиль.

– Выкладывай, – негромко произнес отец.

Когда Мину закончила рассказывать о странной записке, которую подбросили на порог книжной лавки и на которой была печать, принадлежавшая, как она теперь узнала, роду Брюйеров, она увидела, как ее отец и мадам Нубель, два старых друга, переглянулись. Все трое много часов подряд говорили о настоящем и будущем, но ни у кого из них не хватило мужества приоткрыть завесу тайны над прошлым.

– Мы все понимаем, что эта ночь может стать для нас последней, – сказала Мину. В тесном каменном мешке ее голос прозвучал слишком громко. – Даже если мы доживем до рассвета, никто не знает, каковы замыслы Бланш де Брюйер.

– Гильом поможет, – поспешно сказал Бернар. – Ты говоришь, это он провел тебя в замок, Сесиль?

– Верно.

Он нахмурился:

– Видимо, его послали на дежурство куда-то в другое место. Обыкновенно он приходит в башню Боссю.

– Возможно, его привлекли к поискам в лесу, – сказала мадам Нубель, но лицо у нее было каменное. Ее ведь поймали, и, учитывая то, что в замок ее привел Гильом, она боялась за парнишку. – Да, наверняка это так.

Мину кивнула:

– Все возможно. Может, у наших друзей получится нам помочь, а может, и нет. Но пока что нужно исходить из предположения, что рассчитывать мы можем только на свои силы. – Она ободряюще улыбнулась отцу в серебристом свете луны. – Час настал. Тогда, несколько недель назад на улице Трезо, ты не посчитал возможным мне довериться.

– Я не мог.

– Я пыталась уважать твое решение.

– Сейчас я сожалею о своей осторожности. Если бы я доверился тебе, как советовала Сесиль, мы теперь, возможно, не находились бы в столь безвыходном положении.

И тем не менее он колебался. Мину видела, что привычка к скрытности укоренилась в нем так глубоко, что сейчас ему очень сложно было решиться на откровенность.

– Это то, чего хотела бы Флоранс, Бернар, – заметила Сесиль.

– Хватит уже секретов, отец.

Вдалеке в лесу залились оглушительным лаем собаки. Бернар вздрогнул и покосился в сторону окна, потом вновь устремил взгляд на дочь.

– Хорошо, – сказал он со смесью обреченности и облегчения в голосе. Мину ждала. Тишину нарушало лишь потрескивание факелов в коридоре и надрывный собачий вой, который переместился куда-то дальше.

Наконец он решился.