– Лишь в огне можем мы найти искупление и очищение, – произнесла Бланш, подталкивая Алис вперед острием ножа. – Все мы грешники. Падшие души, отравленные дьявольской скверной. Но мы еще можем быть спасены. Огненные палаты, хотя гугеноты и осуждают их, – воистину прекрасный дар. Это единственный способ избавить тех, кто отвернулся от Господа и от спасения, от вечных мук ереси.
Алис молча шла, склонив голову, хотя глаза ее метались из стороны в сторону. Веревка, накинутая на ее шею, не была затянута, и она подумала, что, если улучить момент и застать Бланш врасплох, возможно, у нее получится вырвать другой конец аркана из рук хозяйки замка и убежать в лес.
Но если ей удастся сбежать, а окажется, что Мину все-таки ее ждет, что тогда будет?
– Лишь огонь может искоренить грех, – бормотала Бланш, точно разговаривая сама с собой. – Зло будет повержено, и Царство Божие на земле вновь очистится от скверны. Мы изгоним их – еретиков, богохульников и тех, кто попирает Его законы.
Алис решила, что Бланш спятила. Настроение ее менялось от экзальтации в один миг до страдания в следующий. Она то и дело возводила глаза к небу, обращаясь с речами к облакам, в точности как бедняга Шарль Санчес в Каркасоне.
Они вышли из тени замка и очутились посреди великолепия утра. Солнце уже начинало понемногу окрашивать долину золотом.
– Вы сказали, Мину будет ждать меня здесь, – подала голос Алис.
– Ее уже ведут. – Бланш подтолкнула девочку вперед. – Она будет так рада тебя видеть. Там, в вечной жизни, вы сможете никогда больше не разлучаться.
Проснувшись, Видаль обнаружил, что в постели один, а Бланш нигде нет.
Он поспешно уселся, отчего голова у него немедленно пошла кругом. Со дна желудка, словно вода сквозь пробоину в днище лодки, хлынула волна тошноты. Когда комната вокруг него наконец перестала вращаться, он взял стоящий у постели кубок и осторожно понюхал остатки вина. Все его тело было словно налито свинцовой тяжестью, руки и ноги казались странно чужими.
Неужели его опоили?
Видаль спустил ноги с края постели. Это движение отозвалось новой волной головокружения. Словно расплавленное железо текло в его венах вместо крови, и, подобно старому раненому животному, он с трудом мог шевелиться.
Священник медленно поднялся. Его сутана и серебряное распятие валялись на полу там, где она сорвала их с него в пылу грешной страсти, бросившей их в объятия друг друга. Он с облегчением заметил, что ее черное платье висит на обратной стороне двери. Наверное, Бланш просто отправилась принять ванну. Потом он обнаружил, что ее белая нижняя юбка и резные четки, с которыми она никогда не расставалась, исчезли. Наклонившись поднять с пола распятие, он увидел, что и туфлей ее тоже нет.
Неужели Бланш отправилась в темницу без него? Только бы это было не так! Ее поведение становилось все более и более пугающим. Неуправляемым. В одну минуту ее охватывала глубочайшая меланхолия, а в следующую же – экстаз равной силы. Может, это младенец так на нее действует? Если так, придет ли она в себя после того, как разрешится от бремени, или эти перемены уже навсегда?
Нет, их роману следует положить конец. Ему надо позаботиться о том, чтобы уехать подальше от нее и от Пивера. Он и так собирался отправиться на север, в Тарн, прежде чем возвращаться в Тулузу. Это было лишнее подтверждение тому, что решение было верное.
Одевшись, Видаль спустился по винтовой лестнице вниз и принялся заглядывать во все комнаты подряд в поисках Бланш.
– Госпожа де Брюйер? Бланш? Вы тут?
Ее не было ни на хорах, ни в часовне.
Он спустился еще на этаж ниже и вышел во двор как раз тогда, когда колокола деревенской церкви отбили половинный час. Сколько же времени? Судя по свету, между шестью и семью утра? На траве поблескивала роса, но солнце уже золотило вершины башен.
Видаль зашел в старый дом. Слуги с поклонами поспешили убраться с его пути. Через ступеньку взбежав по лестнице, несмотря на то что мышцы по-прежнему отказывались ему повиноваться, он ворвался в комнату, где держали девочку.
В кресле никого не было. На полу валялись перерезанные веревки.
На него накатила паника, и он, пытаясь бежать, вернулся обратно. Он с горем пополам доковылял с верхнего двора до нижнего и направлялся в башню Боссю, когда к нему подлетел запыхавшийся Бональ:
– Монсеньор, я не ожидал так рано вас увидеть.
– Который теперь час?
– Часы только что пробили половину седьмого.
– Ты не видел госпожу Бланш?
– Я думал, она с ва… – начал было тот, но вовремя спохватился. – Я думал, она в своей опочивальне, монсеньор.
– Она там была, но сейчас ее там нет. И девочка тоже исчезла.
Глаза Боналя сузились.
– Сквозь караульную будку никто не проходил.
Видаль всплеснул руками:
– Где же она? Мы должны ее найти.
– Сие мне неведомо, монсеньор. Но могу сообщить вам печальную весть. Поль Кордье по пути домой оступился в темноте и упал. Он едва ли поправится.
Видаль кивнул; на него накатила новая волна тошноты, и он пошатнулся. Бональ успел подхватить хозяина в самый последний момент.
– Что-то случилось, монсеньор? Вам нехорошо?