Огненные палаты

Зима окончательно уступила свои права весне. На равнинах за пределами Тулузы уже виднелись первые проростки ячменя и пшеницы. В живых изгородях там и сям начинал робко зеленеть боярышник и ракитник. Внутри городских стен и по берегам реки Гаронны деревья вновь одевались в листву. Тулуза была городом изумрудной зелени, над la ville rose плыла васильковая синь небес, клубились белые облака, а в ящиках на окнах пышным лиловым цветом радовали глаз фиалки. Когда солнце поднималось на рассвете и садилось обратно за горизонт на закате, оно озаряло кирпичные здания, начинавшие рдеть, точно трут в трутовнице, пока весь город не вспыхивал огненной медью и золотом.

Тут теперь был ее дом.

С тех пор как Мину, обняв за плечи Эмерика, стояла и смотрела на Тулузу с вершины холма, миновало едва ли три недели. Меньше месяца, и тем не менее у нее было такое чувство, как будто она жила здесь всю свою жизнь. Конечно, она скучала по отцу и маленькой сестренке и беспокоилась за них. Время от времени ей вспоминались и соседи с улицы Марше, но с каждым днем Каркасон отступал все дальше и дальше. Теперь он был местом, о котором она думала с теплотой и ностальгией, но, словно любимая игрушка детских лет, пылящаяся на полке, стал частью жизни, которая ушла навсегда.

Бо́льшую часть времени Мину проводила в стенах теткиного дома: в Тулузе молодой девушке из хорошей семьи считалось неприличным ходить по улицам без сопровождения, – поэтому хваталась за любую возможность, чтобы составить компанию хозяйке, когда та куда-нибудь отправлялась. Мину притягивали величественные церкви и базилика, широкие арки и рвущиеся к небу колокольни. Она побывала в скромных средневековых обителях, стоящих бок о бок с внушительными монастырями, где жили нищенствующие братья, любовалась скрюченными горгульями на здании августинского монастыря и восьмиконечным шпилем якобинской церкви, похожей на богато украшенную голубятню, сложенную из того самого красного кирпича, благодаря которому Тулуза получила свое прозвище. Мину наслаждалась широкими современными улицами, такими просторными, что на них спокойно могли разъехаться две кареты. Она даже видела издалека новый грандиозный гугенотский храм с высокой деревянной башенкой и островерхой крышей, возвышавшийся в полях за Вильневскими воротами.

Даже река в Тулузе была больше. Такой широкой водной глади Мину не видела никогда в жизни. Вчетверо превосходившая Од, Гаронна кишела лодками и грузовыми судами, ждущими попутного ветра, чтобы плыть в Бордо, а оттуда в море. Роскошные барки везли знатные тулузские семьи на маскарады и званые вечера в богатые дома ниже по реке. На том берегу реки раскинулся утопающий в зелени садов пригород Сен-Сиприен, связанный с Тулузой крытым мостом и битком набитый лавками, предлагающими тончайшие ткани с Востока, пряности из Индии, драгоценные камни и изумительный синий краситель – пастель[21], – на котором зиждилось нынешнее процветание Тулузы.

И где-то здесь, в этом изобильном городе, находился Пит.

Мину высматривала его повсюду, куда бы ни пошла: по утрам – на площади Сен-Жорж; из своего окна – днем, когда студенты окрестных коллежей высыпали на улицы, чтобы раздать памфлеты и до хрипоты спорить и дебатировать друг с другом; на закате – в самом университетском квартале, где, по его собственным словам, он квартировал. От резиденции семейства Буссе до него было рукой подать.

Дом ее тетки, нарядный и роскошно обставленный, был трех этажей в высоту и сложен из традиционного красного тулузского кирпича. Тетка сообщила ей, что построен он был в итальянском стиле, прямо как дома венецианских и флорентийских купцов. Ее дядя за большие деньги выписал из Ломбардии архитектора, который создал классические колонны, украшенные резными виноградными гроздьями и колосьями, подсолнухами и винными лозами, акантами и плющом. Вдоль периметра маленького внутреннего дворика с западной стороны тянулись внешние балкончики с полом из полированного дерева и изящными лесенками. Имелась даже небольшая укромная часовенка с расписным потолком. На взгляд Мину, все это было самую капельку слишком новым, слишком кричащим, как будто дом не успел еще вжиться в свою собственную шкуру.

– Paysanne![22] Бестолковая растяпа!

Мину от души пожалела бедную служанку, которую угораздило навлечь на себя гнев мадам Монфор. День не успел еще начаться, а та уже пребывала в скверном расположении духа. Это не сулило ничего хорошего. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в ее комнату влетела мадам с болтающейся на поясе связкой ключей, а по пятам за ней спешила служанка, сгибающаяся под тяжестью роскошного платья. Вдовая сестра ее дяди, мадам Монфор, вела в доме хозяйство вместо тетки и, казалось, всегда рада была к чему-нибудь придраться.

– Ты еще не окончила свой туалет, Маргарита? По твоей милости мы все опоздаем!