Огненный азимут

С Большой земли прилетели два парашютиста. Дул силь­ный ветер, и парашютисты приземлились далеко друг от друга. Карл Эрнестович и Михась едва их нашли. В Ковали вернулись на рассвете. Выпили по стопке разбавленного спирта, сидели впотьмах. Карл Эрнестович шепотом расска­зывал про обстановку на Поддвинье. Потом слушали пара­шютистов и радовались. Москва стоит, как стояла. И даже готовится к наступлению.

Парашютисты привезли приказ: Карлу Эрнестовичу предписывалось перебазироваться в город.

— Они там что, обстановки не знают? — возмутился Лан­ге.— С рацией в городе долго не усидишь, а на каждый сеанс выбираться из города — лишний риск. Отсюда мне все как на ладони видно.

— Там тоже чем-то думают,— сказал один из парашю­тистов.

— Чем думают — не знаю, но только не головами. В го­роде не очень-то разгонишься. В гестапо тоже не дураки сидят.

— Наше дело передать тебе приказ, а ты как хочешь. Город — важный узел, обстановка может измениться неожи­данно. Ясно?

— Более чем ясно. А вы тоже в город?

— Туда.

— Квартиры готовы? — спросил второй.

— Об этом не беспокойтесь. Документы свои тоже вы­бросьте — попадетесь с ними. У меня на всякий случай под­готовлены не липовые.

— Это очень хорошо.

Утром Михась отвез парашютистов в город. Немец-часо­вой долго вертел пропуск, потом отодвинул шлагбаум — березовую жердь. Михась, высадив парашютистов на бывшей Сенной площади, повернул обратно,

Карл Эрнестович почему-то медлил с переменой кварти­ры. Михась не расспрашивал: научился сдерживать юноше­ское любопытство. Видел только, что Карл Эрнестович нерв­ничает. Всегда спокойный, рассудительный, он в последние дни лишился уверенности, осунулся, почернел.

Однажды Михась пошел в город. На окраине, где когда-то был стадион, горожане рыли окопы. В центре, на площа­ди, стояли немецкие танки, покрашенные в белый цвет. Сол­дат, казалось, прибавилось.

Сапожная будка была на замке. Михась увидел это изда­лека, но на всякий случай прошел мимо. Что-то тревожило его. Надо было идти домой. Но возвращаться с пустыми руками Михась не хотел. Пришлось ждать.

В городе шли облавы. Неожиданно окружали кварталы, откуда-то, как саранча, налетали полицаи и жандармы, хватали всех, кто попадал под руку.

Первую облаву Михась пересидел в подвале сгоревшего дома. Забившись в темный вонючий угол, слышал, как наверху стреляют из винтовок, как кричат, плачут люди, как ругаются полицаи. Потом наступила могильная тишина. Михась немного подождал и, боязливо озираясь, вылез наверх. Улицу как вымело.

Возвращаться к сапожной будке не имело смысла, Разум подсказывал — возвращайся домой. Но было стыдно сказать Карлу Эрнестовичу, что задание не выполнено.

С этой стороны будку загораживала выщербленная сте­на. Сквозь пролом в ней Михась видел улицу, заметенную снегом, и красные кирпичные стены тюремного двора. У стены прохаживался какой-то тип. Перебежав безлюдную ули­цу и превозмогая страх, Михась пошел ему навстречу. Мел­кое, незаметное лицо, надвинутая на глаза кепка. Из-под ее козырька пристально блеснули серые глаза.

Сразу же отпало желание идти к будке. Разминулись на узкой скользкой тропинке. Михасю хотелось оглянуться, но он сдерживал себя. Чувствуя за спиной чужой, насторожен­ный взгляд, старался не сбиться с шага, не побежать. Все же не выдержал, свернул в переулок, оттуда сквозь руины снова вышел на главную улицу.

Сапожная мастерская тянула к себе, как приманка тянет лисицу в западню.

Безлюдные улицы снова оживали. Из подвалов и руин вылезали люди. Торопились: вот-вот могла начаться еще од­на облава.

На людях Михась повеселел и еще раз решил испытать счастье. Извилистой тропинкой, проложенной через руины, Михась вышел в узкий переулок. Отсюда два квартала до сапожной будки.

Тишина переулка угнетала. Обостренный слух уловил сзади торопливые шаги, почти неслышные на мягком снегу. Знал, что в такие минуты нельзя озираться, все же не вы­держал и оглянулся. За ним, шагах в пяти, шла перевод­чица гебитскомиссариата Людмила Герасименя.

Она догнала Михася и приглушенно, взволнованно ска­зала:

— Не ходите туда. Идите за мной.

Круто повернувшись, она пошла впереди. Новые довоен­ные калоши на высоком каблуке печатали на снегу два маленьких следа в рубчик.

"Куда она ведет? — думал Михась, ожидая, что где-то за углом его схватят.— Сигану в руины, пускай попробуют поймать".

Девушка, оглянувшись, спряталась под аркой разрушен­ного дома.

"Тут и схватят",— безучастно подумал Михась.

Она была одна. Взяла его за руку, потянула в глубину большой, загроможденной кирпичом комнаты. Сквозь узкий пролом в стене они выбрались на небольшой дворик, а отту­да в развалины Никольской церкви.

Под ногами трещало стекло, присыпанное снегом. Прямо над головой медленно раскачивалось ржавое, искореженное взрывом паникадило. Девушка остановилась.