Все быстро кончилось. Остальные пассажиры замолчали и тупо смотрели на солдат. Двое солдат взяли за руки пожилого пассажира лет шестидесяти и отвели его в сторону. Как только один из солдат потянул с него шапку, пассажир закричал и продолжал кричать, когда солдаты перешли к следующему. Шум был ужасный и становился все страшнее, по мере того как солдаты снимали шапки одну за другой. Пассажиры не сопротивлялись, но походили на животных, которых пытают.
Офицер подошел к нам.
— Вас отведут в комнату для допросов. — Голос у него был холодный. — Подчиняйтесь приказам.
Папа сказал:
— Мы повредили наши шапки, они не действуют. Мы не под влиянием триподов.
Резкий голос не изменился.
— Подчиняйтесь приказам.
Нас допрашивали порознь и подолгу. Потом дали поесть и отвели в гостиницу на ночлег. Папа попросил разрешения позвонить по телефону Ильзе, но ему отказали. В спальне, которую делили мы с Энди, был телефон, но его отсоединили.
На следующее утро папу и Марту опять допрашивали, после чего нас принял сдержанный маленький человек с черной бородой, который сказал, что нам дано разрешение остаться в стране на семь дней. Мы можем отправиться в Фермор, но, прибыв туда, должны немедленно сообщить в полицию. Он протянул нам лист бумаги — разрешение.
Папа спросил:
— А после семи дней?
— Вопрос будет снова рассматриваться. Вы иностранцы и проникли в нашу страну незаконно. Вас вернут в Англию, как только возобновятся полеты. Должен предупредить вас, что любое неповиновение приказам полиции вызовет немедленную депортацию в любую страну, которая вас примет.
— Можно нам сохранить шапки — те, что не действуют?
— Зачем?
— Они могут нам еще пригодиться.
— В Швейцарии нет триподов, шапки вам не понадобятся. — Он пожал плечами. — Установлено, что они безвредны. Можете их взять, если хотите.
Марта продала еще золота, чтобы получить швейцарские деньги, и мы сели в поезд до Интерлейкена. Дорога проходила вдоль озера, которое тянулось, насколько хватал глаз. С утра было облачно, но теперь небо и озеро были ясными и голубыми, и вдалеке над горами виднелось лишь несколько облачков. У папы был успокоенный вид. Было от чего успокаиваться — угон, страх катастрофы и затем это происшествие в аэропорту. В реальной жизни все не так, как в телевизоре, — выстрелы громче, кровь ярче и льется страшнее.
Пока я думал, что он, кроме всего прочего, предвкушает встречу с Ильзой, он сказал Анжеле:
— Через несколько часов увидим маму. Узнает ли она нас после всего?
— Конечно, узнает, — ответила Анжела. Она ела яблоко. — Не так много времени прошло.
Марта смотрела в окно. Между озером и нами были дома, возле них играли дети, смешно скакала собака, дым поднимался из труб.
Она сказала:
— Как хорошо и безопасно здесь. Как ты думаешь, нам продлят разрешение?
Папа потянулся.
— Я уверен. В порту бюрократы. Местная полиция — другое дело.
Поезд остановился в Лозанне, по расписанию здесь тридцатиминутная остановка. Я спросил у папы:
— Можно нам с Энди выйти? У нас много времени.
— На всякий случай лучше не выходить.
Я быстро думал.
— Хотелось бы купить подарок для Ильзы. На следующей неделе у нее день рождения. — Анжела не единственная, кто может проделывать такие штуки.
Он поколебался, потом сказал:
— Ну ладно. Но только на четверть часа.
Марта сказала:
— Вряд ли купите что-нибудь с английскими деньгами.
— Я как раз думал, не поменяешь ли ты мне немного.
— И долго я смогу менять? — Она улыбнулась и порылась в кошельке. — Но я сама напросилась. Двадцать франков — придется покупать что-нибудь маленькое. Ты тоже потрать немного денег, Энди.
Анжела сказала:
— И я.
Я ответил:
— Нет. Ты останешься здесь.
— Если вы идете, я с вами. — Глаза у нее стали стальными. — Нечестно, если у вас будет подарок, а у меня нет. Она моя мама!
Я поспорил, но не надеялся выиграть. Марта и ей дала двадцать франков, и Анжела тащилась за нами, пока мы осматривали станцию. Мы нашли небольшой магазин, и пока я думал, что лучше купить Ильзе — шоколад или куклу в крестьянской одежде, Анжела купила куклу. Пришлось мне покупать шоколад. Он был двух видов — по девять франков и по девятнадцать. Вначале я попросил маленький, потом передумал и взял другой.
Я чувствовал, что вокруг нас собираются люди. Голос рядом заставил меня вздрогнуть. “Sales anglais!” Я знал, что по-французски это значит “грязные англичане”, но если бы даже не знал, можно было понять по тону.
Парень, около шестнадцати, высокий, смуглый, в красном джерси с большим белым крестом — национальная эмблема Швейцарии. Другие тоже в джерси, толпа человек в двенадцать, большинство такого же возраста или чуть моложе, и человек с седой бородой, примерно пятидесяти лет. Те, кто был не в джерси, на руке носили повязку с белым крестом.
Энди спокойно сказал:
— Пошли отсюда. — Он направился к платформе, но высокий парень преградил ему дорогу.
Другой, ниже ростом и светловолосый, сказал:
— Что вы делаете на нашей земле, грязные англичане?
Энди ответил:
— Ничего. Идем на поезд.
Кто-то еще сказал:
— Грязные англичане в чистом швейцарском поезде — это нехорошо.