Действительно, за 1915 г. Россия вынесла на себе главную тяжесть борьбы. К осени 1915 г. на Восточном фронте было сосредоточено 137 пехотных австро-германских дивизий и 24 кавалерийские; на Западном оставалось 85 пехотных и одна кавалерийская. За все лето никакие боевые действия на англо-французском фронте не доставили России того облегчения, которое русские армии принесли союзникам за первые месяцы войны[4]
…В стране (России. —
Государь жил в Ставке, примерно раз в месяц приезжая на несколько дней в Царское Село. С Ним вместе большей частью находился Наследник Цесаревич. Все ответственные решения принимались Государем, который в то же время поручал Императрице поддерживать постоянные сношения с министрами и держать Его в курсе происходящего в столице…
Осенью 1915 г. в Царскую Ставку прибыл известный французский политический деятель Поль Думер, впоследствии президент республики; он настаивал на том, чтобы Россия присылала на Западный фронт по 40 000 человек в месяц;
их доставку и вооружение союзники брали на себя («Помогите нам чем вы богаты, помогите нам людьми», — говорил впоследствии А. И. Шингареву французский министр финансов Рибо).Государь отклонил посылку крупных войсковых частей и согласился только отправить во Францию символические
отряды — первая партия была намечена в 8000 человек. Такой жест подчеркивал солидарность союзников, не ослабляя в то же время многострадальный Восточный фронт…«…В 1917 г., — говорил он (Шингарев. —
Возражая Шингареву, Н. И. Астров сказал: «Объективное изображение не наше дело».
Целью записки (о положении армии. —
А. Н. Хвостов[5]
должен был уйти, так как проникся верой в значение «распутинской легенды» и увлекся мыслью ее уничтожить — при помощи уничтожения самого Распутина.Тщательно подготовленная враждебными Государю кругами еще в 1911–1912 гг., эта легенда, как известно, приписывала Распутину огромное закулисное влияние на государственные дела, «на смену направлений и даже смену лиц», выражаясь словами Гучкова, одного из главных творцов этой легенды (если не главного)… Эта пропаганда, которая велась умело и упорно, находила немало легковерных слушателей (да почти вся Россия слушала жадно и гневно. —
Можно сказать, что в это трудное время свой долг до конца исполнили те министры, которые нашли в себе нравственную силу игнорировать не столько самого Распутина —
это было сравнительно легко, — сколько распутинскую легенду; которые служили своему Государю так, как будто никакого Распутина на свете не было. К чести русского служилого сословия, таких министров оказалось большинство. Это, впрочем, не мешало кругам, враждебным власти, приклеивать кличку «распутинцев» чуть ли не ко всем неугодным для них государственным деятелям…Начальник штаба ген. М. В. Алексеев выработал смелый стратегический план, который был доложен ген. С. Г. Жилинским на совещании представителей союзных штабов в Шантильи в декабре 1915 г. По алексеевскому плану, союзники должны были в 1916 г. предпринять общее наступление на Венгрию — русские со стороны Карпат, англо-французская (и сербская) армия — от Салоник, — с тем чтобы «встретиться в Будапеште»; такой удар лишил бы Германию всех ее союзников и отрезал ее от источников снабжения. План этот был отвергнут союзниками, продолжавшими считать французский флот главным, а остальные вспомогательными. Вместо этого было решено, накопив силы, одновременно начать наступление на Западном и на Восточном фронтах в середине лета 1916 г.
Немцы, однако, предупредили это наступление, начав уже в феврале атаку против Вердена. В разгар первых боев на верденском фронте, русская армия — впервые после отступления 1915 г. — проявила наступательный почин в районе озер Нароч и Вишневское к югу от Двинска (бои шли с 5 марта по 17 марта). Это пробуждение русской армии настолько обеспокоило немцев, что они примерно на неделю приостановили свои атаки против Вердена, пока не убедились, что это операция местного значения.