Огненный крест. Бывшие

1 сентября Его величество государь император отбывает на маневры. Трепов обязан сопровождать его. Перед отъездом Трепов предупреждает Столыпина о готовящемся покушении и просит соблюдать предельную осторожность.

После маневров и парада в театре — «Сказка о царе Салтане». К девяти вечера гости заполняют театр. Петр Аркадьевич в первом ряду среди других министров и первых сановников империи. В этом же ряду — генералы Дедюлин, Курлов, Трепов, командующий Киевским военным округом генерал Иванов (он самый, Николай Иудович) и др.

В своей ложе — Его величество государь император и две его августейшие дочери-княжны, с ними — будущий болгарский царь Борис.

36 билетов получены охранным отделением для своих агентов, среди них и Богров — лишь он видел заговорщиков. Вся надежда полиции на Алейского.

После второго акта, около половины двенадцатого ночи, Петр Аркадьевич не покинул зал с большинством публики. Он стоял, слегка опершись на рампу, лицом к залу. Смерть уже начала счет последним мгновениям его жизни. Петр Аркадьевич беседует с бароном Фредериксом, военным министром Сухомлиновым и графом Ю. Потоцким.

В 18-м ряду поднимается Богров и не спеша направляется к Столыпину. В трех шагах от сановников он останавливается, вынимает из кармана руку, в руке — черный вороненый браунинг. Богров вытягивает руку и дважды стреляет в Столыпина.

Одна из пуль попадает в запястье, другая — в крест ордена св. Владимира и, срикошетив, под крутым углом входит в грудную клетку, поражая плевру, диафрагму и печень жертвы, не задевая, однако, ни кишечника, ни других самых важных жизненных органов, в том числе и крупных сосудов. В общем, надежда выжить при подобном ранении достаточно велика.

Петр Аркадьевич не падает и не стонет. Он лишь машинально вытирает кровь на фраке и начинает медленно оседать на паркет. Все эти мгновения зал поражен оцепенением.

Советский писатель Константин Георгиевич Паустовский оказался свидетелем покушения и поведал о нем в своих воспоминаниях «Повесть о жизни», глава из которой («Корчма на Брагинке») удостоилась похвалы великого Бунина. Он написал, что этот рассказ (глава из книги) «принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы».

Обратимся к главе «Выстрел в театре».

«…В Оперном театре был торжественный спектакль в присутствии Николая. На этот спектакль повели гимназисток и гимназистов последних классов всех гимназий.

Повели и наш класс.

Служебными темными лестницами нас провели на галерку. Галерка была заперта. Спуститься в нижние ярусы мы не могли. У дверей стояли любезные, но наглые жандармские офицеры. Они перемигивались, пропуская хорошеньких гимназисток.

Я сидел в заднем ряду и ничего не видел. Было очень жарко. Потолок театрального зала нависал над самой головой.

Только в антракте я выбрался со своего места и подошел к барьеру. Я облокотился и смотрел на зрительный зал. Он был затянут легким туманом. В тумане этом загорались разноцветные огоньки бриллиантов. Императорская ложа была пуста. Николай со своим семейством ушел в аванложу.

Около барьера, отделявшего зрительный зал от оркестра, стояли министры и свитские.

Я смотрел на зрительный зал, прислушиваясь к слитному шуму голосов. Оркестранты в черных фраках сидели у своих пюпитров и вопреки обычаю не настраивали инструментов.

Вдруг раздался резкий треск. Оркестранты вскочили с мест. Треск повторился. Я не сообразил, что это выстрелы. Гимназистка, стоявшая рядом со мной, крикнула:

— Смотрите! Он сел прямо на пол!

— Кто?

— Столыпин. Вон! Около барьера в оркестре!

Я посмотрел туда. В театре было необыкновенно тихо. Около барьера сидел на полу высокий человек с черной круглой бородой и лентой через плечо. Он шарил по барьеру руками, будто хотел схватиться за него и встать.

По проходу шел от Столыпина к выходным дверям молодой человек во фраке. Я не видел на таком расстоянии его лица. Я только заметил, что он шел совсем спокойно, не торопясь.

Кто-то протяжно закричал. Раздался грохот. Из ложи бельэтажа спрыгнул вниз офицер и схватил молодого человека за руку. Тотчас вокруг них сгрудилась толпа.

— Очистить галерку! — сказал у меня за спиной жандармский офицер…

Нас быстро прогнали в коридор. Двери в зрительный зал закрыли…

— Не разговаривать! Выходить немедленно из театра! — крикнул жандармский офицер…

Площадь была пуста. Цепи конных городовых оттеснили толпы, стоящие около театра, в боковые улицы и продолжали теснить все дальше. Лошади, пятясь, нервно перебирали ногами. По всей площади слышался дробный звон подков.

Пропел рожок. К театру размашистой рысью подкатила карета «Скорой помощи»…

Мы видели, как Столыпина вынесли на носилках. Их задвинули в карету, и она помчалась по Владимирской улице. По сторонам кареты скакали конные жандармы…»

Николай Второй не подошел к поверженному главе правительства. Он лишь наблюдал, как Столыпина под пение зала «Боже, царя храни!» уносили на носилках.