Огненный крест. Бывшие

…Какую бы возможность вы ни нашли поставить меня под ваш суд, все равно — заставить меня участвовать в нем вы не сможете, даже ваша Чрезвычайка (поклон вам, Владимир Ильич и Феликс Эдмундович, за такое великое изобретение! — Ю. В.) окажется здесь бессильной. Слишком долго я была на самом дне жизни (изнасилованная солдатней и городовыми, брошенная на Нерчинскую каторгу совсем юной девушкой — всего двадцати двух лет. — Ю. В.), слишком сильно всеми помыслами и сердцем люблю революцию, чтобы бояться каких-либо испытаний и смерти: «на прицел», под который пять, шесть раз брала меня здесь в Кремле ваша стража, ради забавы. И только убийством вы можете меня изъять из революции…»

Из этого ленинского насилия над деревней вышел Сталин. Не он исказил наметки кооперативной политики Ильича, а Ильич определил отношение большевизма, Сталина и всех прочих «серпастых и молоткастых» к деревне. Ильич показал, как можно это делать[25].

Это он, Ленин, глубочайший знаток Маркса и вообще мировых философских систем, воплощение любви к народу, сама справедливость и доброта, ломал кости деревне, не «кулакам», а всему крестьянскому миру.

«Трудовые массы почти никогда не бывают контрреволюционны. Они только бывают голодны или обижены…»

Продразверстка оборачивалась кровавыми стычками. Сомнений быть не могло — это была крестьянская война против советской власти, ее зверской, утопической политики военного коммунизма. Мятеж Антонова вобрал в себя недовольство крестьянства Тамбовской, Воронежской, Пензенской губерний. Это уже была грозная сила, настолько грозная, что на усмирение крестьянства были направлены регулярные войска Красной Армии. В 1920 г. это позволяла общая обстановка на фронтах Гражданской войны. Войска возглавил Тухачевский. Он и повел себя как на войне, сметая артиллерией непокорные деревни.

В рассказе «Эхо в горах» Варлаам Шаламов рассказывает об Александре Антонове.

Эсер Антонов до революции имел бессрочную каторгу и более года сидел на цепи. В одном из воззваний к крестьянству Антонов писал:

«Я — старый народоволец, был на царской каторге много лет. Не чета вашим вождям Ленину и Троцкому, которые, кроме ссылки, ничего и не видели. Я был закован в кандалы…»

Не только в кандалы, но и прикован к цепи.

Кстати, Махно тоже сидел на каторге и тоже был прикован к цепи.

Александр Степанович Антонов защищал крестьянство. Крестьянство пошло за ним. Таким мужикам приклеили ярлык — кулаки, то есть враги трудового крестьянства. Но ярлык не сработал, народ не отшатнулся. Тогда движение стала подавлять Красная Армия. Давно уже в центральных губерниях России пушки своих же не вели огонь по деревням. Да и вообще, было ли такое в русской истории?..

А в 1919–1921 гг. — было…

«Сам Антонов лежал в лазарете в сыпном тифу, — пишет Шаламов, — и когда лазарет был окружен красноармейскими конниками, брат Антонова застрелил его на больничной койке и застрелился сам. Так умер Александр Антонов…»

Сейчас мы можем лишь склонить голову перед памятью народного героя. Он осмелился в эпоху всеобщего преклонения перед Лениным и ленинизмом заступиться за русское крестьянство. И наверное, понимал, что будет убит.

Мятеж был подавлен, но крестьянство не замирено. Продотряды продолжали встречать выстрелами и вилами. Вспыхивали настоящие бои. Крестьяне защищали свой хлеб от продотрядов из городов.

Лилась кровь. Сливалась в одну реку, истоки которой не только в Октябре 1917 г. Кровавой и долгой была борьба крестьян за землю, но они ее так и не получили.

А тогда крестьян замирил переход с продразверстки на продналог, то есть нэп (весна 1921 г.).

Отец моей жены, Сергей Сергеевич Костин, оказался в том огромном потоке крестьянства, названном раскулаченным, что хлынул из России в бесплодную тундру, болота тайги, на дикие, необжитые просторы востока.

В четыре утра к ним постучали и велели собраться. Какое-либо имущество брать с собой запретили — ехать в том, что на тебе. С собой — ни одной теплой вещи. Дворовую пушистую собачонку (она завыла, на беду) пристрелили.

Деда и бабушку и всех из этой партии, кому оказалось за шестьдесят пять, увезли неизвестно куда. И уж потом удалось установить: их вывезли в места, где не было ни леса, ни близких деревень — одно голое поле.

И всех бросили там.

Расчет был один: старики не сумеют вернуться, тем более зимой (а было начало февраля). Когда их высадили, снег оказался кому до пояса, кому по грудь. 80-летние, 70-летние…

Остальных повезли на Северную Двину (не всех довезли — везли очень долго, из Ульяновской области) — и там поставили на лесоповал.