Огненный крест. Бывшие

При подписании Сокольников «произнес речь, в которой, к большому негодованию присутствовавших во главе с генералом Гофманом немецких генералов Восточного фронта, дана была резкая характеристика германского ультиматума и выражена… уверенность, что торжество империализма над советской стороной является только временным и преходящим».

3 марта ВЦИК постановил 116 голосами (против — 85, воздержались — 26) «принять неслыханно тяжелые условия мира, которые ультимативно предложило нам Германское Правительство».

Мирный договор насчитывал 14 статей с приложениями и дополнениями.

От России отторгались Польша, Лифляндия, Курляндия, Эстлян-дия и часть Белоруссии.

Германия сохраняла за собой Моонзундские острова и часть Рижского залива. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами. На Кавказе к Турции отходили Ардаган, Карс и Батум.

Таким образом, Россия теряла около одного миллиона квадратных километров территории, возвращаясь по размерам почти к допетровской Руси.

Главное — спасти свою власть, все прочее не имеет значения. Ай да Ильич!

Кроме того, советская Россия обязывалась провести полную демобилизацию армии и флота, а также должна была признать мирный договор Центральной рады с Германией и ее союзниками.

Берлином был продиктован чрезвычайно невыгодный режим торговли Германии с Россией.

И наконец, советская Россия обязывалась уплатить контрибуцию в шесть миллиардов марок.

Россия в первой мировой войне потеряла убитыми свыше 1,7 млн. человек, тяжко искалеченными (до потери трудоспособности) — 755 тыс.

Больше потеряла лишь Германия — до 2 млн. убитыми и 1 млн. 537 тыс. тяжко искалеченными.

Гофман еще раз, последний, обращается к воспоминаниям о советской России:

«Большинство наших делегаций в России высказывалось в том смысле, что мы не можем безучастно наблюдать за всеми ужасами большевизма. Многим, однако, казалось, что нам трудно будет решиться расторгнуть заключенный уже мирный договор и снова направить оружие против России. Я открыто признаюсь, что в первое время такое решение не удовлетворяло и меня. Русский колосс уже в течение ста лет слишком тяжело давил Германию, чтобы мы не могли с чувством известного облегчения наблюдать за тем, как под влиянием революции и хозяйственной разрухи былая мощь России постепенно разрушается. Однако, чем больше я узнавал о большевистских насилиях, тем все более и более менял свою точку зрения. Как честный человек, я не мог допускать, чтобы мы безучастно наблюдали за истреблением целого народа… Кроме того, дело дошло до того, что военные действия на востоке, несмотря на все наши старания, не прекратились. Там и сям мы наталкивались на различные большевистские банды, перестрелки стали обыденным явлением, намерения чехословацких легионов были нам совершенно неясны… Нам передавали, что чехословацкие легионы, пользуясь поддержкой Англии, наступают с востока на Москву, чтобы произвести там государственный переворот. Этим самым Германия снова окажется в кольце. Ввиду этого с начала 1918 года я стал придерживаться той точки зрения, что нам необходимо предпринять наступление на Москву, посадить там другое правительство; предложить новому правительству более приемлемые мирные условия, чем Брест-Литовский договор (в первую очередь ему можно было уступить Польшу), и потом заключить с этим новым правительством союз. Мы не нуждались для этой операции ни в каких подкреплениях. Наш новый военный атташе в Москве майор Шуберт, который первый высказался за решительное выступление против большевиков (надо думать, потому что своими глазами насмотрелся на них в Москве. — Ю. В.), полагал, что для водворения порядка в Москве и создания там нового правительства достаточно иметь всего два батальона. Если даже я считал, что предложения Шуберта слишком оптимистичны, то все же для наступления на Москву нам вполне хватило бы тех дивизий, которые еще имелись в нашем распоряжении. У Ленина и Троцкого тогда еще не было Красной Армии. У них достаточно было хлопот по разоружению солдат старой армии и отправке их домой. Вся их власть опиралась на несколько латышских батальонов…

Вся эта комбинация избавила бы Россию от ужаса голода и холода и спасла бы жизнь миллионам людей. Несомненно, если бы германское правительство и Верховное главнокомандование решились бы на такую операцию до наступления Людендорфа на Западном фронте в марте 1918 года, мы получили бы колоссальные результаты.

Генерал Людендорф пренебрег возможностью создания нормальных условий на востоке, — заключения союза с новым русским правительством и выжидательной тактики на Западном фронте. Он решил добиться развязки путем решительного наступления на Западном фронте и нисколько не сомневался в том, что наступление закончится победой германского оружия…»

Понять Людендорфа тоже можно. Сам Гофман признает: после победы большевистской революции «впервые за все время кампании у нас было на Западном фронте преимущество в силах перед противником».

И надо отметить, весьма внушительное.