– Да, но когда я начинаю отвечать, улыбается. Дает понять, что не верит ни одному слову. Недавно сказал: «Маленький человек всюду ходит, вынюхивает, выглядывает. Пускай. Я хочу, чтобы он видел нашу силу». Знаешь, я никого на свете не боюсь. А с этим холодным вэрингом и сама начинаю мерзнуть. Озноб по коже. Ты подумай, ему только двадцать два года! Каков же он будет в зрелом возрасте, когда поведет своих варваров на Византию? Придумай что-нибудь, брат. Иначе мы застрянем в этом унылом краю до скончания века. Ты ведь разрабатываешь какой-то план, правда? Расскажи!
– Разрабатываю. Будет готов, расскажу, – вяло отвечал он. К рассветному часу у него всегда слипались глаза и плохо соображала голова.
После ухода сестры аминтес ложился спать, а проснувшись, снова бездельничал – просто ходил, смотрел. И ждал вечера.
Единственным существенным результатом было то, что Дамианос изменил свое первоначальное мнение о викингах. Он ошибался, когда думал, что эти дикие воины не знают дисциплины и хороши только в одиночном бою. Да, у своих костров или на пиру русы вели себя буйно и шумно, но каждый день, с утра до позднего дня, они упражнялись в боевом искусстве, и демонстрировали поразительную слаженность. Пожалуй, регулярному ромейскому войску не удалось бы выстоять под ударом этого дружного строя – не то что при равенстве сил, но даже с двух-трехкратным численным преимуществом.
Особенно испугало аминтеса судоходное мастерство вэрингов.
В один из дней, когда ветер гнал по воде серую пену, конунг устроил на озере учебный бой. Частью кораблей командовал Хельги, другой – Хаскульд-Дюр.
Таких впечатляющих маневров не сумел бы провести и императорский флот.
Корабли русов не имели носа и кормы – они одинаково легко двигались и вперед, и назад. Если нужно было изменить направление на противоположное, судно просто спускало парус и гребцы пересаживались лицом в обратную сторону.
Русские ладьи были сделаны из тонких досок, выпиленных во всю длину древесного ствола и потому очень прочных и легких.
Исход сражения между двумя флотилиями разрешился, когда эскадра Дюра сделала прорыв прямо через отмель, где кораблям, казалось, пройти совершенно невозможно – там местами даже просвечивал голый песок. Но воины спрыгнули в воду, едва доходившую им до колен, подняли на руки свои корабли, бегом перенесли их туда, где глубже, и зашли противнику в тыл. Конунг, наблюдавший за ходом битвы с холма, протрубил в рог, объявляя, что победа за Дюром.
А Дамианос, представив морское сражение с таким противником, содрогнулся. Огнеметы хороши, когда ветер дует в правильную сторону. Но при такой маневренности русы могут зайти откуда угодно, и тогда неповоротливым дромонам с этими юркими суденышками не совладать. Лучники вэрингов поразительно метки. Во время учения они целили «неприятельским» кораблям только по мачтам – и сплошь утыкали их стрелами, не ранив никого из гребцов. Такие стрелки не подпустят матросов к парусам, и дромон не сможет сменить галс. Приблизившись, викинги цепляли борт длинными крючьями и шли на абордаж – не гурьбой, а особым образом, когда лучших бойцов с двух сторон прикрывают щитами товарищи.
Устрашающее зрелище водных маневров наконец вывело аминтеса из затянувшегося оцепенения.
Империи угрожала опасность, и очень серьезная. Да, русы пока еще немногочисленны. Но если не раздавить змееныша, пока он мал, вырастет могучий змей – и тогда будет поздно.
С одним Змеем – жрецом Урмом, поначалу сильно докучавшим «северному колдуну», Дамианос к тому времени уже совладал. В первые дни бывший слепец не давал аминтесу прохода. То, жестикулируя, требовал вернуть зрение и другому глазу, то просил научить каким-нибудь чудесам. Дамианос делал вид, что не понимает.
Тогда жрец пришел к нему с одним из местных словен, знавших по-русски.
– Великий волхв спрашивает, какие у тебя еще есть волшебные штуки кроме прозрачной трубки, – пугливо косясь на обоих чародеев, перевел толмач. – Говорит, покажи.
– Ничего больше нет, – ответил Дамианос.
Старик рассердился. Велел передать, что от слов «северного колдуна» пахнет ложью и что служителю Одина лгать нельзя – за это лишают жизни. Но в конце разговора убил своим ритуальным ножом не Дамианоса, а беднягу переводчика. Очевидно, не хотел, чтобы тот болтал об услышанном.
Назавтра явился опять, с новым толмачом. Был вкрадчив, предлагал обмен: научит всем хитростям, которые знает, в обмен на чудеса, которыми владеет Дамианос, и так приставал, что пришлось согласиться. Только сначала, сказал аминтес, нужно дождаться полнолуния, ибо «бог Эскулап» дозволяет говорить с собой лишь при полной луне. Второго переводчика гнусный старик отправил вслед за первым. Пообещал, что к назначенному сроку найдет среди местных жителей еще кого-нибудь, знающего язык.
Наутро после полнолуния аминтес разыскал жреца сам, пока тот не истребил всех ильмерских славян, имевших неосторожность выучить наречие вэрингов. Перевести попросил Гелию.