Огненный перст

Хаскульд был упрям. Он долго не мог поверить, что противник ему не по зубам. Но девятое по счету падение получилось таким сокрушительным, что Дюр еле поднялся и заколебался, стоит ли продолжать.

Вдруг его бледное, перепачканное землей лицо осветилось.

– Постой! – громко воскликнул хёвдинг. – Я вспомнил. Ведь ты колдун! Ты побеждаешь меня с помощью колдовских чар!

– Это не чары. Это искусство. У борьбы есть секреты, которые нужно знать, и тогда можно победить кого угодно, – спокойно ответил Дамианос. У него даже не сбилось дыхание.

Весь расчет сегодняшнего спектакля был построен на том, что Хаскульд неспесив и, как всякий истинно уверенный в себе вождь, не оскорбится, представ перед своими людьми в невыгодном свете.

И Дюр действительно не выказал обиды. Наоборот – подошел к победителю, положил ему руки на плечи и попросил:

– Научи меня своему искусству, грек. Это долго?

– Зависит от способностей ученика. Тебе хватит нескольких дней.

Хёвдинг радостно хлопнул аминтеса по спине, и тот от неожиданности рухнул на колени – таким могучим был этот дружеский порыв. Зрители взликовали. Кому-то из них показалось, что схватка продолжается и что Дюру наконец удалось сбить ловкого противника с ног. Но Хаскульд поднял руку и что-то закричал, показывая на Дамианоса.

Судя по почтительности, с которой воззрились на аминтеса воины, хёвдинг объявил им, что грек будет его учителем.

– Давай начнем прямо сейчас, – сказал он по-славянски, отряхивая Дамианосу пыль с коленей. – Я хочу бороться, как ты.

– Как прикажешь, господин.

«Всё не так уж ужасно, – думал аминтес. – Можно работать, даже если утратил бесстрашие. Я научусь этому. Все люди, за исключением очень немногих, живут именно так: боятся смерти, но делают свое дело».

Ничто так не сближает мужчин, как совместные физические упражнения. И не существует ситуации более удобной для психократии (управления мыслями и поступками другого человека), нежели отношения учителя с жаждущим знаний учеником.

Они с Хаскульдом быстро стали приятелями. В сущности, тот был простым и славным парнем – прямым, отважным и великодушным от сознания своей силы.

В первые дни только отрабатывали приемы. Потом начали разговаривать. Во время передышек Дамианос рассказывал о краях, в которых бывал. О богатствах Миклагарда, о ближнем, слабо защищенном городе Херсонесе, о полянской столице Кыеве, где ключ и ко всему речному пути, и к заморским походам. У руса разгорались глаза. На четвертый день таких бесед Дюр впервые позволил себе посетовать на медлительность конунга. Аминтес почтительно выслушал и повернул разговор в сторону. Дело двигалось, и двигалось быстро, однако торопить события не следовало.

«Пожалуй, неделя-другая, и он придет к нужному выводу сам», – сказал себе Дамианос.

И ошибся. Хаскульд заговорил о главном уже назавтра.

К этому времени они стали почти неразлучны. Дамианос присутствовал на всех учениях, делил с «желтыми» трапезу и уходил из Дюрова стана лишь на ночь – спешил на встречу с Радославой.

Вечером, на следующий день после того, как Хаскульд позволил себе осудить Рорика, а Дамианос ничего на это не ответил, хёвдинг позвал друга прогуляться по берегу реки.

– Конунг стар, – сказал Дюр с досадой. – И я тоже состарюсь, пока Рорик надумает вынуть меч из ножен. Мы два года ни с кем не воевали, если не считать пустяковых набегов на заозерных славян! Если б не нудный Хельги, я бы уговорил конунга. Ты хитрый и умный. Научи меня, как убедить Рорика идти на Кыев. Ты ведь говорил, что тамошний князь слаб и что мы без труда его победим. Так?

– Я думаю, что даже ты один со своей дружиной сможешь взять город. Если нападешь неожиданно. Я знаю, как это можно сделать. У меня есть дощечка, на которой я нарисовал все подходы к Кыеву. Но Рорика ты не переубедишь. Он тебя любит, однако слушает Хельги. Так что забудь об этом. Ты молод, а жизнь длинная. Через пятнадцать или двадцать лет не Рорик, так его сын поведет вас на юг.

– Еще неизвестно, будет ли у него сын! – топнул ногой Дюр. – Он женился уже в шестой раз! А если наследник и родится, воспитывать его будет Хельги! И станет регентом, когда Рорик умрет. Я не хочу служить Хельги! И не желаю ждать пятнадцать лет!

– Я тебя понимаю, господин, – вздохнул аминтес. – Ты создан из глины, из которой лепят героев. Герой, живущий без подвигов, являет собой жалостное зрелище. Но я не знаю, чем тебе помочь.

Мысленно внес поправку в расчеты: «И недели не понадобится. Это произойдет раньше».

Дни были хороши. Ночи – прекрасны. Однажды, спеша на встречу с Радославой, Дамианос посмотрел на луну и вдруг подумал: «Я что, счастлив? Мои дни отданы долгу, и я его хорошо исполняю. Мои ночи полны радости. Что может быть лучше?».

В ту же ночь, перед рассветом, случилось небольшое осложнение.

Как обычно, Дамианос оставил Радославу спящей и бесшумно, но быстро пустился в обратный путь – нужно было до восхода еще встретиться с эфиопкой, и он, как всегда, опаздывал.

Но бежать не пришлось. Лунный свет упал на белые стволы двух сросшихся берез, а меж ними, скрестив на груди руки, стояла черная фигура.