Огненный плен

Вопящего, исходящего мольбами Тараса, жену его, простоволосую рябую бабенку, и четверых детей от шести до пятнадцати вывели на улицу. Две девочки — самые младшие, шли следом, ничего не боясь. Им и в голову не приходило, что взрослые способны на плохое. Чтобы наказать меня за дерзость, лейтенант схватил меня за шиворот и подвел к шеренге, выстроившейся перед стеной дома со стороны улицы.

— Пощадите!.. — кричал Тарас, падая на колени. Жена его уже давно сидела на земле, ее не держали ноги. — Я же помогал!.. я борец с советской властью!.. я ненавижу ее!.. мы всей семьей гадали, когда вы…

— Огонь! — скомандовал оберштурмфюрер — белокурый красавчик с рыбьими глазами…

Грохот автоматов, стук гильз, треск разрываемой плоти…

Не отпуская моего воротника, бравый фельдфебель волок меня вдоль по улице, а я все не мог оторвать взгляда от изувеченного тела шестилетней девочки… в платьице в горошек… и куклы в ее руке…

На полпути до церкви с потускневшими куполами и закопченными стенами я наконец-то обрел способность соображать. Сочетание слов «концентрация» и «центр» прямо указывало на то, что очень скоро я окажусь среди себе подобных. Не врачей, а советских. Так и вышло. Какой-то немец пинком вбил меня в проем двери здания, над дверями которого висела пробитая несколькими пулями табличка. «Клуб», — написано было на ней. Был бы я простодушной скотиной, я бы поверил в намерения эсэсовцев показать нам немецкую романтическую комедию. «Трое с бензоколонки» с Лилиан Харвей и Вилли Фричем в главных ролях, например. Бабские причитания под угрюмое молчание мужиков и выкрики имен в полутемном зале с парой десятков рядов сколоченных скамей — вот мои первые ощущения от помещения, в котором я оказался. И — полная беззащитность перед будущим.

— Мазурин! — крикнул я.

— Мазурин!..

— Гей, хлопец, ходи до мене! — Глядя на меня, дед в шляпе с обвисшими полями и такими же тянущимися к полу усами махнул мне рукой.

Я пошел «до мене», качаемый из стороны в сторону мечущимися людьми. Чьи-то локти и колени упирались в меня, чьи-то тела преграждали путь, но я упрямо шел к деду. Зал с дощатым полом, где крутили киноленты, был похож как раз на кинозал во время объявления пожарной тревоги. Протиснувшись наконец к импровизированной сцене, где иногда проводились и собрания сельчан, я увидел страшную картину.

— Вас тут двое чужаков, так не его ли ты кличешь? — раздался откуда-то снизу спокойный голос.

Присев, я увидел мужчину средних лет с окровавленной тряпкой в руках. Он сидел на корточках над лежащим на спине человеком. И одежда последнего мне была хорошо знакома. Эти суконные штаны, серая, тогда еще чистая, а теперь заляпанная кровью косоворотка…

— Мазурин!..

Отстранив в сторону мужчину, я опустился на колени перед лежащим.

— Черт тебя побери, Мазурин! — Я мял пальцами его лицо, поворачивая голову из стороны в сторону.

— Прицельно угодил, гад, — прошептал чекист. Он находился в шоке от случившегося.

— У него выбит глаз, — доверительно доложил мужчина, прижавшись ко мне плечом. — Динамическое повреждение. Глаз вытек, рана чистая, но я боюсь за гнойный иридоциклит, и эндофтальмит исключить тоже нельзя. Больной говорит, что его ударили рукояткой ножа, а это значит, что в рану могли попасть инородные тела, частицы металла например… Инфекция распространится, и можно ожидать сидероза. — Он спохватился. — Впрочем, простите… Я разговариваю с вами как на симпозиуме, а вы ведь…

— Ничего, я привык к симпозиумам. — Взявшись рукой за лицо чекиста, я осторожно поворачивал его голову так, чтобы лучи света освещали рану. — Я могу сказать вам, коллега, что сидероз можно исключить. Рана чиста. Я думаю, все ограничится температурой и болезненными ощущениями. Но без двадцатипроцентного сульфацил-натрия и полупроцентного раствора тетрациклина нам не обойтись.

Мазурин зашевелился.

— Ненавижу докторов… Вы можете по-человечески сказать — я жить буду?

— От этого еще никто не умирал, — машинально бросил я свою любимую в больнице НКВД фразу.

— А видеть?!

— Человеку на то и дается два глаза, чтобы, случись что с одним, он видел другим, — рассудительно объяснил ему мой коллега.

— Так я тем видеть не буду, что ли? Тем, который болит?

— Нет у тебя того глаза, о котором ты говоришь! — рассердился я. — Вытек твой глаз! Заткнись, Мазурин, и лежи спокойно!

— Ма-а-ать моя-я… — И капитан затих.

— Что вы полагаете необходимым в этой ситуации? — поинтересовался у меня мужчина. — Помимо давящей бинокулярной повязки, разумеется?

Я глубоко вдохнул и с шумом, который, впрочем, не был слышен в общем гвалте, выдохнул.

— Я бы порекомендовал, коллега, ввести противостолбнячную сыворотку по Безредке, внутримышечно — антибиотик и немедленно доставить пострадавшего в ближайшее глазное отделение больницы. Что из этого вы сможете сделать?

— Давящую бинокулярную повязку.

— Тогда какого черта сидите?