Расстроенный его столь резким уходом, Кесри прокручивал в голове последние слова капитана, и они все больше его тревожили. Беспомощный калека, он старался найти способ предотвратить возможное несчастье. Может, обратиться к кому-нибудь из офицеров? Но вряд ли кто ему поверит, если только не выложить всю правду о капитане и миссис Бернэм, что совершенно невозможно. Пожалуй, его сочтут вруном — откуда все это известно простому хавильдару?
Вернулся Маддоу.
— Ты знал о смерти Бернэм-мемсаиб? — спросил Кесри.
— Да, слышал.
— Почему же не сказал мне?
— Я думал, скажу позже, Кесри-джи. Как вы узнали?
— Приходил каптан-саиб…
Если б не мучительная фантомная боль, Кесри отказался бы от медикаментов. Предчувствие дурного было столь острым, что лучше бы ему не спать. Но к ночи он не вытерпел, принял дозу морфия и, одурманенный, провалился в глубокий сон, от которого через пару часов его пробудил Маддоу.
— Кесри-джи! — Великан тряс его за плечо. — Проснитесь!
—
— Понимаете… Ми-саиб…
Кесри сел в кровати и протер глаза, пытаясь разогнать дурман.
— Что с ним?
— Несчастье. Каптан-саиб чистил пистолет. И тот выстрелил.
— Как он? Рана тяжелая?
— Он убит, Кесри-джи.
Цепляясь за руку великана, Кесри попытался выбраться из постели.
— Помоги встать. Мне надо к нему. Я хочу его видеть.
Костыль он еще не освоил, а потому обхватил Маддоу за плечи и запрыгал к офицерским палаткам, где суетились караульные и денщики.
Перед палаткой Ми дорогу преградил сержант из ирландского полка:
— Назад!
— Дай пройти, — сказал Кесри. — Он мой ротный командир.
— Извини, приказано никого не пускать.
Поняв, что с сержантом не сладить, Кесри отвернулся и, вздохнув, пробормотал будто самому себе:
—
С помощью Маддоу хавильдар приковылял в свою комнату и рухнул на койку. Хоть морфий еще действовал, сна как не бывало. Вспоминались долгие годы с капитаном, сражения, через которые они вместе прошли. Ужасно горький конец для того, кто достоин солдатской смерти на поле боя. Ради чего истрачены жизни капитана и самого Кесри? Ради пенсии? Наград?
Кесри открыл саквояж и, зачерпнув горсть монет, пропустил их сквозь пальцы: тут много больше положенной ему пенсии.
Внезапно ожгла мысль: сослуживцы капитана, конечно, знают, что давеча тот получил большие деньги, и беспременно станут их искать, а потом, ничего не найдя, затеют расследование.
И что будет, когда саквояж, набитый золотом и серебром, обнаружат у Кесри? Кто поверит, что капитан одарил своего хавильдара таким богатством?
И тогда денежки тю-тю.
Ну уж нет, лучше утопить саквояж в море, чем отдать этим сквалыгам.
Повернувшись на бок, Кесри шепотом окликнул Маддоу:
— Эй, ты не спишь?
— Нет, Кесри-джи. Что, болит? Дать еще лекарства?
— Не надо. Я хочу кое о чем спросить.
— Слушаю, Кесри-джи.
— В тот день, когда пропал мальчишка-флейтист…
— И что?
— Ты же ему помог, верно? Устроил побег, сговорившись с теми китайцами, да?
— Зачем вам это знать? — тихо спросил Маддоу.
— Я вот чего подумал. Может, ты еще разок к ним обратишься и мы с тобой тоже смоемся? Как по-твоему, это возможно?
Через две недели после шторма, 14 июня 1841 года, на Гонконге, захваченном англичанами, состоялся первый земельный аукцион.
Объем торгов был меньше, чем ожидалось, всего пятьдесят участков, каждый со стороной в сто футов, смотрящей на море, и все вдоль Королевской дороги, единственной транспортной артерии острова. Власти заранее уведомили, что расчет будет в фунтах стерлингов. Поскольку испанские доллары еще имели широкое хождение, был установлен твердый обменный курс: за один серебряный доллар давали четыре шиллинга и четыре пенса. Правила предписывали, что начальная цена лота составит десять фунтов, а шаг аукциона — десять шиллингов. Кроме того, всякий был обязан в течение полугода с момента покупки возвести на участке здание стоимостью не менее тысячи долларов, гарантией чего служил залог в пятьсот долларов, внесенный в казну.
Подобные условия были под силу немногим, и все равно событие привлекло большое число зрителей с кораблей, стоявших в гонконгской бухте. В новый склад Ланселота Дента на Восточном пункте, месте проведения аукциона, пришла толпа пассажиров, суперкарго, помощников капитана, боцманов и даже юнг, которые не могли участвовать в действе, но желали хотя бы вдохнуть аромат богатства.
Председательствовал мистер Джон Роберт Моррисон, исполняющий обязанности секретаря и казначея Торгового представительства. Наплыва покупателей не ожидалось, и оттого перед трибуной поставили всего два-три ряда стульев. Когда двери склада открылись, мистер Моррисон распорядился, чтобы к стульям пропускали только участников аукциона, а зрителей направляли к огороженным канатом стоячим местам на задах помещения.
Начавшись, торги сразу взяли хороший темп. Некоторые торговцы уже получили свою долю из выплаченной китайцами компенсации в шесть миллионов долларов и пополнили отряд толстосумов.