Огненный смерч

Информация о «ВириВаке» всколыхнула гражданскую войну между католиками и Детьми Эдема, двухдневную кровавую баню, которая, как надеялась Грейс, закончится теперь, когда Гарсия ушел в отставку. Посольство ожидало определенных осложнений ситуации, хотя и не таких трагических, поскольку временное правительство не успело должным образом обезопасить себя, да и лояльность к нему армии оставалась пока под вопросом. Пожары пылали по всей Ла-Либертад, но больше всего пострадали отдаленные районы, населенные преимущественно Садоводами. По городу поползли слухи о том, что католическое подполье сводит счеты с Детьми Эдема за двадцать лет генетического манипулирования человеческим материалом. Грейс окинула взглядом испуганную толпу, сгрудившуюся внутри церкви с обшитыми деревянными рейками стенами.

«Неужели они способны на такое? Вряд ли. Но если не они, тогда кто?»

Посол Симпсон высказал предположение, что Садоводы сами устроили «поджог Рейхстага», дабы подбить своих приверженцев на выступления против католиков. Но, как бы ни ненавидела Грейс Садоводов, она отказывалась верить в то, что они способны пожертвовать столь огромным количеством своих людей ради достижения сиюминутных политических целей.

Сведения о растаявших людях просочились в средства массовой информации, и видеозаписи этой трагедии транслировались по телеканалам всего мира. Согласно еще одному слуху, «ВириВак» использовал в своих разработках Простодушных, и это, по мнению Грейс, весьма соответствовало истине. Садоводы не «разводили» детей с синдромом Дауна, но они явно стремились собрать их всех под свое крыло.

В последнее время в Коста-Брава значительно увеличилось число католических супружеских пар, страдающих бесплодием, и теперь уже никто не сомневался, кто повинен в этом проклятии — конечно же, Садоводы. Но, с другой стороны, за прошедшую ночь дотла сгорело несколько десятков Садоводческих домов-интернатов для дефективных детей, и Грейс Толедо молилась за бедных, до смерти перепуганных Простодушных, которые погибли в этих пожарах. Кое-кто предполагал, что это — хорошо скоординированная серия террористических акций, но пока что ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за такую массовую диверсию. Противопожарная служба Коста-Брава реагировала на эпидемию возгораний с подозрительной медлительностью, в ряде случаев вообще игнорируя вызовы на места. Грейс настораживало еще и то, что пожарные в большинстве своем исповедовали католицизм.

Грейс склонила голову, заслышав колокольный звон, возвестивший о начале Великого Таинства и напугавший Нэнси Бартлетт. До нынешнего дня Грейс считала себя католичкой скорее с политической точки зрения, нежели с религиозной, чем-то вроде лишней галочки в списках переписи населения, указывающих на растущее влияние Садоводов, но сегодня она желала большего и сожалела, что не может получить причастие вместе с остальными верующими, хотя священник отправил общее отпущение грехов для своей паствы. Будучи по-прежнему верующей, Грейс состояла в разводе с мужем, а таинство епитимьи не распространялось на разведенных, так что сейчас она не смела надеяться на более тесные узы с церковью.

Настало время святого причастия, и Нэнси Бартлетт прошептала:

— Ступай со мной. Господь знает, что у тебя в душе.

Грейс улыбнулась и ответила тоже шепотом:

— Господь знает, что у меня в душе, стало быть, мне не обязательно идти.

— Нет, — настойчиво сказала Нэнси, — ты пойдешь со мной.

Взяв Грейс за руку, она повела ее по проходу между рядами скамей к ограде церковного престола. Приблизившись к алтарю, обе женщины преклонили колени, и Грейс с ужасом подумала: что же произойдет дальше? Прихожане Санта Анны и знать не знали, естественно, что Грейс разведена, отлучена от церкви, но ведь отец Фри, конечно же, знает об этом. Перенесет ли она позор, если священник просто пройдет мимо нее, или вообще изгонит ее из храма?

Едва Грейс успела задать себе этот вопрос, как отец Фри уже стоял над нею с облаткой в руке. Тепло улыбнувшись, он кивнул и предложил ей лостию. Грейс открыла рот, готовясь принять причастие, и священник положил облатку ей на язык, сопровождая сей жест благословением и словами «вкуси тела Христова, дщерь моя, аминь», произнесенными по-английски. Не почувствовав себя слишком уж очищенной духовно, Грейс, тем не менее, почувствовала благодарность к отцу Фри и решила серьезно побеседовать с ним при первой же возможности.

Вернувшись на свои места, женщины снова стали на колени и несколько секунд молчали, размышляя каждая о своем. Нэнси Бартлетт впервые за весь день прекратила дрожать и выглядела она если и не совсем уж умиротворенной, то хотя бы чуть-чуть успокоившейся. Потом Нэнси вздохнула и, перекрестившись, тронула Грейс за плечо.

— Поехали на похороны этих садоводческих ублюдков, — прошептала она.