Огневица

– Показать-то покажу, но сам не пойду. Вы как хотите, пан Мир, а только чародеем он был и с Навью якшался. Как помер, так вечно у него в избе то тени какие-то мечутся, то хохот дикий раздается, то светит из-под двери… Спалить хотели, да все руки не доходят.

– Показывай, – молча выслушав «земельного», снова приказал Марий.

* * *

Болотник для приличия стукнул кулаком в покосившуюся дверь кривой избушки, напомнившей ему дом другой знахарки. Только тот смотрелся умилительно, а от этого и впрямь веяло жутью. Ответа не последовало, и дейвас вошел, наклонившись и встав на пороге, чтобы дать глазам привыкнуть к полумраку. Кунец предпочел остаться на улице, отойдя от избы на десяток шагов.

– Вы кто? – вдруг выкрикнул ломкий мальчишеский голос. Марий щелкнул пальцами, и на его ладони заплясало послушное пламя. Прищурившись, он глянул внутрь избы. Там, широко расставив ноги и выставив перед собой кривой нож для сбора трав, стоял парнишка весен четырнадцати-пятнадцати. Еще не мужчина, но уже и не мальчик. Он держался за оружие обеими руками; огромные глаза казались черными и жуткими – цвет радужки сливался со зрачком. На парне была грязная одежда, вся в пятнах травяного сока и земли. Губы, яркие и припухшие, явно многократно прокушенные, тряслись. Перед ним на столе были разложены травы, стояла миска с солью и чем-то еще, похожим на муку. Горели белые свечи, источая удушливую вонь свиного жира. Рукава слишком большой для парня рубахи соскользнули к локтям, обнажая раны. Марий в несколько шагов преодолел расстояние до мальчишки и перехватил его за запястье, сдавливая до тех пор, пока тот с тихим вскриком не выронил нож. Марий поднес огонь к ранам юного помощника знахаря. Они шли ровным рядом – одинаковые тонкие надрезы, всего тринадцать. Четырнадцатый был незавершен и сочился так, будто его нанесли совсем недавно. Дейвас глянул на упавший нож: на нем блестела свежая кровь.

Марий толкнул парня на скамью, и тот рухнул на нее, продолжая смотреть на дейваса злыми глазами. Марий наклонился к мальчику, сжал его плечо, не давая вырваться, и тихо проговорил:

– Либо ты рассказываешь все сам, либо я сейчас вытащу тебя на улицу и представлю всем, как того колдуна, который напустил навьих птиц.

* * *

Марий стоял в тени избы Толкуна, прячась в жидком сумраке летней ночи. Круглая любопытная луна смотрела на человеческое жилье, щупая покатые крыши желтоватыми лапами-лучами. Перемигивались звезды, подрагивая, словно от смеха. Тихо свистел ветер в прорезях коньков, гонял по улицам пыль и обрывки сена. Справа от дейваса напряженно сопел Кунец, не сводя взгляда с сиренево-розовых небес и сжимая вспотевшими руками простенький лук. За ним притаились еще пятеро селян; с другой стороны от крыльца, схоронившись за телегами и мешками, набитыми тряпками и травой, поджидали врага еще десять стрелков. Остальные, вооруженные кто чем – топорами, ножами, вилами – прятались в доме Толкуна и в близлежащих избах. Сам Толкун трясся на крыльце, то и дело оборачиваясь на дейваса и едва не поскуливая от страха.

Птицы появились ровно с наступлением полночи. Раздался шелест, похожий на звук стаи кузнечиков – сухой, слюдяной и шуршащий. Он становился все громче, и по мере приближения к волости начал распадаться на отдельные звуки – хлопки, щелчки и шорох. Толкун заметался по крыльцу. Его рот был открыт в беззвучном крике.

– Летят, кур-рвы, – прошептал Кунец и приподнял лук.

– Не стрелять, – негромко осадил его Марий.

Стая показалась над тыном, похожая на облако перьев и перламутрового блеска. Птицы были белыми до кончиков когтей: глаза, лапы, клювы – все сияло снежной белизной, чуть отливающей серебром. Первые из навьих тварей натолкнулись на руны, начерченные дейвасом, и вспыхнули, осыпаясь серым прахом. Но остальные даже не замедлили свой полет. Их становилось все больше, и постепенно вспышек гибнущих птиц почти не осталось. Птицы перевалили за тын и со свистом понеслись к притаившимся людям, словно чуяли их, и никакие ухищрения не были для них преградой.

Марий подбросил на ладони огненный шар, а потом метнул его в надвигающуюся стаю. Выкрикнул приказ, и шар взорвался множеством искр, каждая из которых нашла цель. Стая сбилась и зашумела, рассыпаясь на отдельных птиц. Марий махнул рукой лучникам, и те выстрелили. Заговоренные стрелы дождем обрушились на навьих тварей.

Марию хватило одного взгляда, чтобы понять: птицы не рвутся к Толкуну. Им словно было все равно, кто попадет под удар загнутых когтей и тяжелых клювов, уже окрасившихся алым. Дейвас выцепил взглядом ощерившегося Кунца: возле него крутилось не больше навий, чем возле других.

Убедившись, что люди сдерживают крылатых тварей, Марий перебежками бросился к дому знахаря. По всей волости отбивались от навий оружием, зачарованным дейвасом – он потратил весь остаток вечера, чтобы наложить чары. Марий добрался до цели и распахнул дверь. За ней уже стоял давешний мальчишка. Его бледное лицо было полно решимости, а в руках на сей раз он сжимал не нож, а узелок, пахнущий травами.