Огневица

Так же ласково, как берег, на котором стояли путники, река гладила и противоположный. Ей не было разницы, какие ветви купаются в ее волнах, а вот Итриду прошиб холодный пот при виде искореженных, изломанных сучьев, пузырившихся чагами стволов и серого песка, больше похожего на прах. По спине прокатился рой мурашек, а обереги на груди нагрелись и сердито затрещали: куриный бог, волчий клык, перо сокола, серебряная руна, солнечный круг – все заплясали и забились, на разные голоса предупреждая, чтобы Итрида не совалась в угрюмо молчащий уродливый лес на той стороне.

Но когда Бояна спросила Мария, не туда ли им надо, Итриде даже не нужно было слышать ответ – она и так знала, что им придется перейти реку.

Дейвас вел бродяжников в Навь.

* * *

– Как мы переберемся?

Выложенный камнями круг костра переливался красными сполохами. Итрида водила раскрасневшейся ладонью вдоль лезвия одного из своих ножей, прокаливая и одновременно затачивая его. Даромир сидел на песке возле ее ног, спиной к огню. Отсветы пламени создавали вокруг головы шехха сверкающий ореол, подчеркивали золотистое сияние его кожи, а глаза делали еще более темными, чем обычно, – непроглядными ониксами, по которым нельзя было ничего прочесть. Рука шехха лежала на бедре Итриды. Сильные пальцы невесомо поглаживали ткань штанов, но их тепло она ощущала и через одежду.

Та ночь в «Великолесском кабане» что-то изменила в Итриде. Время от времени она вспоминала дыхание Даромира, доверчиво спящего на ее руках, и то, как он сжал край ее рубахи, прежде чем уснуть. Точно нитку путеводного клубка, способного вывести его из самой дремучей чащобы. Итрида сдержала слово и просидела с ним всю ночь. Лишь под утро ее сморил сон. Когда она проснулась, Даромира в ложнице не было. Осталась только его куртка, которой он заботливо укрыл Итриду, да клочок бересты со знаком, говорящим, чтобы она оставалась в ложнице до его возвращения.

Даромир не заставил себя долго ждать, и вскоре двое бродяжников отправились в Белоозеро. Они не говорили о том, что случилось ночью. Но вскоре Итрида с удивлением обнаружила, что прикосновения Даромира стали для нее вполне терпимы.

Потому и сейчас она не прогоняла шехха, ластившегося к ее ноге, точно верный пес. Впрочем, объяснять что-либо себе или Храбру с Бояной, то и дело бросающим на них обоих многозначительные взгляды, Итрида не собиралась. Может, потому что и сама не понимала, насколько сильны эти изменения и останутся ли они навсегда.

– Я подниму мост, – Марий закончил записывать что-то в небольшую книжицу, переплетенную в кожу, и убрал ее за пазуху.

Итрида невольно проводила книжицу взглядом и прикусила губу. Она не умела ни читать, ни писать, только считать, зато отлично – ни на монетку не позволяла себя обмануть. Уколы зависти были не смертельными, но настойчивыми и неприятными.

– На кой ляд нам вообще переться в Серую Чащу? – Даромир отвлекся от ноги Итриды и озвучил вопрос, который занимал бродяжников с момента, как все они высыпали на берег Черницы – так называлась река с черной водой. – Ты вроде бы отказался от желания снести нам головы. Неужто лишь потому, что придумал более жестокий способ убийства? А сам ты при этом что, ничем не рискуешь?

– Ты прав, шехх. Хотел бы я от вас избавиться – сделал бы это еще на той милой полянке. И ты прав в том, что мне в Серой Чаще ничего не грозит. Насчет вас – не уверен. Точнее, уверен, что вы оттуда живыми не выберетесь. Без меня, разумеется.

Бояна отвлеклась от карасей, которых поворачивала на палочке над костром. Черница оказалась богата на рыбу, и с ужином вопросов не возникло.

– Так какого морокуна мы там забыли?

– Хочу понять, откуда искра у вашей рыжей подружки. А единственный человек, который может дать ответы, живет в Чаще.

– Разве люди могут жить в Нави? – Итрида остудила клинок и протянула его Даромиру рукоятью вперед.

Он сел поудобнее, принимая оружие, положил его на колени и снял с пояса один из многочисленных мешочков. Развязав тесемки, шехх достал щепотку желтого порошка и начал втирать его в выемку на лезвии, которое жадно впитывало яд, темнея в местах, где крошки растворялись без остатка.

– Один человек может, – загадочно усмехнулся Марий.

Итрида, затаив дыхание, наблюдала, как ловко движутся пальцы Даромира, как любовно гладят клинок и как белеют на подушечках пальцев застарелые шрамы, выжженные долгими часами обучения и привыкания к ядам, которые теперь не брали своего создателя.

– Я слыхал о ведьме, что открыла дорогу лаумам, – вдруг подал голос доселе молчавший Храбр. – Говорят, у ней волосы как молоко, а глаза будто самая темная чаща. Она носит людские обереги, но не для защиты, а чтобы помнить. Еще говорят, будто в груди ейной бьется только половина сердца, а вторую она отдала людям. И ента половина хранит живых там, куда ейная ворожба не достает…

– Уж не к этой ли сказочной ведьме мы идем? – насмешливо прищурился Даромир.